Приказы. Традиции Кремлевского дипломатического протокола (посольского обычая) XV-XVII веков и их современное значение Сообщение на тему посольский обычай

«Россия в 17 веке» - Сохранение экономического отставания России. Формирование новых морально-этических установок. Крестьяне: Нужна догоняющая модернизация. 1649г. – Окончательное закрепощение крестьян. Политическое развитие. Ослабление и упразднение сословно-представительных органов власти Рост приказной бюрократии. Прикреплены к месту проживания уплатой государственного налога (тягла).

«XVII век» - Вотчина – земля, принадлежавшая боярам, передавалась по наследству от отца к сыну. Обязательные платежи жителей страны в казну государства. 2. …............. …………… ……………….. Россия в XVII веке. 7. Города 1. …………….. Так назывались торговые люди в XVII веке. 6. Ратное дело 1. ………… ………… …………….. Так называлось огромное пространство от Урала до Тихого океана. 2. ……………….

«Развитие россии в XVII веке» - Обычаи и нравы. О каких исторических событиях идет речь? Познавательно и занимательно! «Русский хронограф» - официальное историческое сочинение конца XVII века. Имел благочестивое житие, ревностно служил Богу. Кто автор? «Делу время и потехе час». Люди xvii столетия. Сняли большую чеп, да малую наложили.

«Россия XVII век» - *Заполните родословную таблицу «Первые Романовы». Воссоединение Украины с Россией. Протопоп Аввакум. Б. Годунов. Софья. Ярмарки в России. Фёдор. Работа по карте. Софья Алексеевна. царь Алексей Михайлович. Определите исторического деятеля. Ответ: «Заповедные лета». Заседание Земского собора. Ответ: Ответ: Ливонская война.

«Народные восстания 17 века» - Движения старообрядцев. Взятие Астрахани. Народные движения потерпели полное поражение. План урока. Соляной бунт. Медный бунт. Причины народных движений. Восставшие осадили Симбирск, но не взяли и отошли на Дон. Восстание Степана Разина. Народные движения в XVII веке. Царь «выдал головой» Л.С. Плещеева и отправил в ссылку Б. Морозова.

«17 век в истории России» - Усиление хозяйственных связей и обмен товарами. Боярская дума, вотчина, земский собор, приказы. Михаил Федорович Романов. Исторические термины. Какое место в истории страны занимает XVII век. Экономическое развитие страны. Внешняя политика страны. Проверь себя. Посмотрите на портрет и скажите, кто изображён.

Всего в теме 29 презентаций

Libmonster ID: RU-14324

В 1563 г. русскому послу Афанасию Нагому, отправлявшемуся в Крым с дипломатической миссией, дано было странное предписание. Он должен был "беречь накрепко", чтобы хан ни в коем случае не приложил к грамоте с текстом договора "алого нишана", то есть красной печати. Если же настоять на этом окажется невозможно, то послу приказывалось грамоту с такой печатью не брать, "дела не делать" и немедленно возвращаться в Москву 1 . Поражает несопоставимость мелкой канцелярской формальности и неожиданно значительных последствий, которые могло повлечь за собой ее нарушение. В глазах тогдашних политических деятелей цвет печати на дипломатическом документе иногда важнее его содержания. Он настолько важен, что перевешивает все путевые издержки, все бесчисленные поминки хану, его родственникам и вельможам, все тяготы долгого степного пути к грозному крымскому владыке.

Но это загадочное на первый взгляд обстоятельство становится вполне объяснимым, если вспомнить, что на Руси XVI в. красновосковыми печатями скреплялись царские жалованные грамоты, и "алый нишан" на тексте договора облекал этот договор в форму жалованной грамоты, декларируя тем самым свободную волю при его заключении лишь одной стороны - крымской. В подобной форме заключались договоры лишь между суверенными монархами и теми правителями, которые, по крайней мере номинально, признавали свою зависимость. По стереотипам жалованных грамот составлялись, например, договоры Василия III с магистром Пруссии, поскольку последний считался вассалом ("голдовником") германского императора 2 . И красная печать на тексте русско-крымского договора представлялась московским дипломатам совершенно невозможной, потому что в XVI в. в Крыму заявляли претензии на политическое наследие распавшейся Золотой Орды, и крымские ханы всячески пытались, хотя бы внешне, возродить былое зависимое положение русских государей. Титул хана в дипломатических документах всегда писался первым, и чаша с медом или вином выпивалась за его здоровье в первую очередь. Однако если по этим поводам между Москвой и Бахчисараем никогда не возникало никаких существенных разногласий, то любые попытки крымской стороны декларировать не просто неравноправие, но политическую зависимость Москвы встречали жесткое противодействие.

При следовании русских послов на прием к хану крымские вельможи часто бросали под ноги послам свои посохи и требовали плату за право их переступить. В наказах русским посольствам предписывалось ни при каких обстоятельствах "посошную пошлину" не платить и в крайнем случае возвращаться назад, не повидав хана. Даже когда в отчетах русских послов ничего уже не сообщалось о попытках возродить этот полузабытый обычай, призрак его продолжал тревожить умы в Москве, и предостережения по этому поводу следовали с впечатляющим постоянством. Эта принципиальная твердость была, очевидно, вызвана тем, что выплата "посошной пошлины" символизировала зависимое положение посла. В 1516 г., когда русский посол в Крыму Иван Мамонов отказался уплатить ее, ему говорили: "Пошлины на тебе царь не велит взять, а ты молви хоти одно то: царево слово на голове держу". Мамонов на это отвечал: "Хоти мне будет без языка быти, а того никако же не молвлю!" 3 . Значение формулы "держати слово на голове" очевидно: она выражает признание

1 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 10, лл. 89 об. - 90.

2 "Сборник" Русского исторического общества (далее - Сб. РИО), т. 53, 1887, стр. 20 - 21.

3 Сб. РИО, т. 95, 1895, стр. 280.

вассалитета. Так, в 1588 г. один из кабардинских князей писал Федору Ивановичу: "Отец мой мне приказывал слово твое на голове держати и тебе служити" 4 . Интересно в этой связи вспомнить и известное требование хана Большой Орды Ахмата, предъявленное им Ивану III, чтобы великий князь "у колпака верх вогнув, ходил". К. В. Базилевич объяснял это "тем особым значением, которое у монголо-тюркских народов придавалось головным уборам в качестве символа вассалитета или подданства" 5 .

В средние века степень идентификации посла и отправившего его государя была исключительно высока. "Всяк посланник государя своего лице образ носит", - говорили С. Герберштейну русские бояре 6 . Требование, предъявленное Мамонову, должно было продемонстрировать не просто унижение самого посла, но и политическую зависимость его государя. За цветом печати или брошенными на землю посохами крымских мурз скрывались, таким образом, коренные вопросы взаимоотношений двух государств, вопросы их взаимного престижа и государственной идеологии. В каждом элементе посольского обычая, будь то прием в царском дворце, торжественный обед или оформление дипломатического документа, находили отражение идеология и социальная психология высших слоев феодального общества.

Нормы, регулировавшие внешнюю сторону дипломатических сношений, складывались под воздействием династических преданий и местнических установок, претензий Москвы на роль "единственной истинно христианской" державы и воспоминаний о былой унизительной зависимости от ханов. В этих нормах воплотились, причудливо смешавшись, конкретные задачи внешней политики и средневековые представления об идеальном государстве вообще. Создававшийся в течение нескольких столетий посольский обычай Российского государства вобрал в себя многие черты придворных церемониалов и дипломатических норм удельной Руси, Польско-Литовского государства, стран Западной Европы, Византии, татарских ханств, а также некоторые элементы народной бытовой обрядности. Но все эти компоненты получили в нем новую окраску, трансформировались прямо или подверглись переосмыслению, внешне оставаясь неизменными, и в результате сложились в систему глубоко самобытную.

Это было обусловлено прежде всего особенностями развития русского общества конца XV и XVI вв., особенностями выдвижения Российского государства на международную политическую арену. Начало активных международных связей Москвы приходится на эпоху Ивана III, "мстителя неправдам", как называли его затем русские дипломаты времен Ивана Грозного. На Западе Российское государство, только что сбросившее золотоордынское иго, сразу же выступило в качестве равноправного политического и дипломатического партнера. Груз мертвых традиций недавнего прошлого не отягощал отношений, рожденных новой ситуацией. И это новое положение государства в годы правления Ивана III и его ближайших преемников потребовало, естественно, и: новых форм государственной обрядности, утверждающих данное положение. Одной из таких форм явился русский посольский обычай.

Организация внешних сношений Российского государства была неотделима от заботы о его международном престиже. Но забота эта по-разному проявлялась в отношениях с Крымским ханством, с одной стороны, и другими государствами Востока и Запада - с другой. Демонстрируя в Европе величие и изначально суверенный характер своей власти, русские государи в то же время избегали подобных акцентов в отношениях с Крымом, где предшествующие страницы русской истории были слишком хорошо известны. Это обусловило меньшую пышность русско-крымского посольского обычая в целом и отличия его от русско-европейского. Если в первом было главным подчеркнуть независимое положение русских государей, а забота об их престиже не являлась задачей первоочередной важности, то во втором она была поставлена во главу угла всей внешней стороны дипломатических сношений. Официальная идеология диктовала формы государственного быта, которые на этом ос-

4 С. А. Белокуров. Сношения России с Кавказом. Вып. I: 1578 - 1613 гг. (далее - СРК). "Чтения в Обществе истории и древностей российских" (далее - ЧОИДР), 1888, кн. 3, стр. 64.

5 К. В. Базилевич. Внешняя политика Русского централизованного государства (вторая половина XV века). М. 1952, стр. 166.

6 Сб. РИО, т. 35, 1882, стр. 515.

новации могут быть не только истолкованы, но и реконструированы. Так, хотя русско-ордынские посольские книги не сохранились, можно с достаточной уверенностью сказать, что красная печать на тексте дипломатических договоров, "посошная пошлина", первая чаша на торжественных обедах в честь золотоордынских владык и прочие унизительные для достоинства великих князей нормы посольского обычая применялись в сношениях и с Золотой и с Большой Ордой.

В отношениях с Западной Европой подчеркнутая забота о престиже вызвала к жизни строго соблюдавшийся принцип иерархии сношений. Согласно ему, они могли осуществляться лишь на параллельных уровнях власти: царь мог принимать послов и получать грамоты исключительно от самих монархов, да и то не от всех. Так, шведские короли, которых Иван Грозный не признавал "братьями", то есть равноправными государями, ставя им в упрек, что предки их "животиною торговали", - должны были сноситься с царем через новгородских наместников. В то же время он мог получать грамоты не только непосредственно от хана, но от его вельмож, родственников, даже ханских жен и принимал в Москве их представителей, что было совершенно недопустимо в отношениях с Европой. Однако и на одном иерархическом уровне престижность зависела от очередности отправления посольства. Более почетным считалось первоначальное прибытие иностранных послов, особенно в тех случаях, когда речь шла о подписании мирного договора. В 1581 г. русские утверждали, что такой порядок в отношениях с Литвой берет "почин от великого государя, великого князя Дмитрия Донского и от Олгерда короля" 7 . Направить послов первому - значило встать в положение просителя, признать себя побежденным.

Вследствие подобных истолкований обмен посольствами мог заменяться съездами на границе. Однако и на съездах вставала проблема очередности, хотя и в меньшем масштабе. Начинались бесконечные "спорования" о месте переговоров, поскольку каждая сторона предлагала для этой цели свой шатер. В 1616 г. на Дедеринском съезде один конец стола для заседаний находился в русском шатре, а другой - в шведском, причем русские настояли, чтобы в их шатре помещались две трети стола. Сдвинутые вплотную шатры были обращены "вервями" в противоположные стороны, поскольку делегации должны были прибыть с разных сторон. Вначале все сели на свои места, потом раздернули занавес, и тут послы впервые увидели друг друга 8 .

Но посольские съезды были все же явлением относительно редким. В Восточной Европе в XV - XVII вв. тип посла-резидента практически не был известен, и целиком господствовала старая, окказиональная дипломатия, когда государства периодически обменивались посольствами "по случаю". Причем задолго до того, как послы въезжали в царскую резиденцию или переступали порог приемной палаты, они уже начинали испытывать на себе воздействие норм русского посольского обычая.

На "рубеже" послов встречали русские приставы. "Приставы - это наши церемониймейстеры", - писал о них австрийский дипломат Д. Бухау, посетивший Россию в 1575 году 9 . По дороге до Москвы приставы главным образом обеспечивали охрану, снабжение и ночлег послов. Скорость движения посольств зависела прежде всего от темпов заготовки продовольственных припасов. Но иногда послов задерживали либо торопили по политическим соображениям. Само присутствие в Москве одного посольства могло быть использовано для демонстрации другому могущества русских государей. Поэтому, например, в 1590 г. приставу при грузинском посольстве велено было "ехати спешно, чтобы грузинским послом быти у него, государя, при литовских послех" 10 .

Еще в дороге Российское государство должно было предстать перед иностранцами в самом выгодном свете. Г. Штаден писал, что послов к месту аудиенции везут по густо заселенным областям, дабы они не заметили, как запустела страна 11 .

7 ЦГАДА, Дела Польские, кн. 15, л. 266.

8 Сб. РИО, т. 24, 1878, стр. 209.

9 Д. Принц фон Бухов. Начало и возвышение Московии. ЧОИДР, 1876, кн. 4, стр. 55.

10 СРК, стр. 222.

11 Г. Штаден. О Москве Ивана Грозного (записки немца-опричника). Л. 1925. стр. 124.

С третьей четверти XVI в. входит в обыкновение провозить послов через города, переполненные разодетыми дворянами и детьми боярскими. Когда английский посол Р. Ли в 1601 г. должен был проехать через Псков, туда приказано было собрать всех детей боярских, живших в радиусе 20 верст от города 12 . Это имело целью представить Россию государством многолюдным, богатым и процветающим. Недаром во время страшного голода первых лет XVII в., когда тысячи нищих и убогих бродили по дорогам, приставам строго предписывалось не подпускать их близко к посольским станам.

Вступая на русскую территорию, послы полностью переходили на государственное обеспечение. Особенно большое значение придавалось продовольственному снабжению - "корму". Посол был гостем государя, и съестные припасы выдавались ему натурой и обязательно от царского имени. Прикупать добавочное продовольствие считалось "непригожим". Датский посол Я. Ульфельд (1575 г.) рассказывал о жестоком наказании некоего псковича, продавшего немного молока посольским слугам 13 . Количество и ассортимент корма обладали определенной семантикой: ими выражалось расположение государя к послам и поощрялись достигнутые соглашения. Но они же могли явиться средством наказания, инструментом воздействия на послов. Если папскому послу А. Носсевино (1581 г.) давались даже "пряные зелья", то литовским послам, нарушившим в 1563 г. порядок въезда в столицу, приказано было предоставлять съестных припасов "только б им мало мочно сытым быти" 14 . За отказ титуловать Ивана IV "царем" послов лишали особого "почестного корма" или убавляли количество продовольствия вдвое. Австрийский посланник И. Гофман отметил, что ему в аналогичной ситуации два дня не давали ни пищи, ни воды 15 . Впрочем, полное лишение "корма" являлось нарушением обычая, что было недопустимо, поскольку бросало тень не только на послов, но и на самого государя.

В Москве послов помещали на особых подворьях и охраняли чрезвычайно строго. Особенно "берегли" литовские посольства, что было вызвано опасениями шпионажа ввиду постоянной напряженности отношений с Польско- Литовским государством. В 1517 г. литовские послы жаловались Герберштейну, что "как зверей в пустыне, так их стерегут" 16 . Подворье ограждалось тыном. Входы на ночь замыкались решетками. Один из приставов и несколько десятков его людей находились на подворье "безотступно", сменяясь каждые сутки. Сторожей и решеточников меняли раз в неделю. По ночам наряды патрулировали вокруг посольского двора "обходною" улицей. Никто из послов и их свиты не имел права выходить с подворья. Никому не разрешалось с ними разговаривать. Сделавших такую попытку хватали и доставляли в Посольский приказ. Даже поить лошадей послы должны были из колодца, и лишь в случае крайнего возмущения разрешалось водить их на реку. Зимой там устраивали "прорубь великую особную", к которой никого, кроме посольских служебников, не подпускали.

Посольства других государств охранялись менее тщательно. Однако и их не выпускали с подворья до первой аудиенции у царя. Австрийский посол С. Какаш (1602 г.) верно подметил, что строгая охрана послов связана с опасением "умалить достоинство великого князя, если кто другой станет говорить с присланными к нему" 17 . Посол прибывал к государю и именно перед ним должен был предстать в первую очередь. Отсутствие послам "поволности" до первой аудиенции было, по сути дела, средством отстаивания права первого визита. Окончательно это обыкновение применительно ко всем, в том числе и польско-литовским послам, утвердилось лишь в XVII веке.

12 Сб. РИО, т. 38, 1883, стр. 408.

13 "Путешествие в Россию датского посланника Якова Ульфельда в 1575 г.". ЧОИДР, 1883, кн. 2, стр. 11.

14 Сб. РИО, т. 71, 1892, стр. 195.

15 Ю. К. Мадиссон. Посольство И. Гофмана в Ливонию и Русское государство в 1559 - 1560 гг. "Исторический архив", 1957, N 6, стр. 135.

16 "Памятники дипломатических сношений древней России с державами иностранными" (далее - ПДС). Т. 1. СПБ. 1851, стб. 253.

17 Какаши Тектандер. Путешествие в Персию через Московию в 1602 - 1603 гг. ЧОКДР, 1896, кн. 3, стр. 12.

Особенно ярко забота о престиже русских государей проявлялась в различного рода посольских церемониалах, как придворных, так и протекавших за стенами царского дворца. При въезде послов в столицу им устраивались "встречи": представление новых приставов и передача церемониальных приветствий от государя. При сближении послы и "встречники" должны были сойти с лошадей. Разгорались жаркие споры о том, кому следует сделать это первым, и если ни одной стороне не удавалось обмануть другую притворным намерением спешиться, то все сходили с лошадей одновременно. Речи "встречников", немногословные в начале XVI в., постепенно разрастались, и в 1604 г. русский боярин читал приветствие (по выражению английского посла Т. Смита) но листу, "как великовозрастный ученик, которому стыдно заучивать наизусть" 18 . "Честь", оказываемая послу при "встрече", была прямо пропорциональна расстоянию ее от города. Например, шведских послов встречали в трех верстах от Новгорода, а русских - в пяти верстах от Стокгольма. Равное расстояние было невозможно, поскольку шведские короли не считались "братьями" русским государям. И под Москвой "встречи" шведам устраивались ближе к городу, чем послам других государств. Если литовских послов встречали от "посадцких домов с перестрел", то шведских - "от посадцких домов сажень десеть или пятнадцать".

Для въезда в город и следования на аудиенцию послам предоставлялись лошади, которые затем отбирались. Лошади были в роскошном убранстве - с ЗОЛОТЫМИ нашейниками и поводьями в виде позолоченных через звено серебряных цепочек. Такие же цепочки привешивались иногда к копытам коней. Послам литовским и татарским лошади не присылались, и те прибывали на своих, причем достаточно хороших для того, чтобы украсить процессию и послужить тем самым "чести" государя. У английского посла Ли были больны ноги, и он просил разрешения въехать в Москву не верхом, а в собственном возке. Но ему не только отказали в этом, а и не позволили даже заменить на присланном коне седло 19 . Посол, по-видимому, хотел ехать в седле европейского типа, у которого, в отличие от русских и татарских седел, высокая задняя лука подпирала спину всадника. Отказ сесть на присланного коня или воспользоваться его убранством был равнозначен отвержению царской милости. А милость эта проявлялась всенародно. Недаром когда в 1597 г. тяжело больной австрийский посол А. Дон все-таки добился разрешения въезжать в столицу в карете, то приготовленного для него коня вели впереди кареты 20 .

Самый въезд посольского поезда в столицу и следование его на аудиенцию обставлялись с поражавшей иностранцев пышностью. Улицы, по которым проезжало посольство, заполняли толпы москвичей. Женщины наряжались и румянились, как на праздник. Закрывались все лавки и мастерские. Продавцов и покупателей гнали прочь с Красной площади. Один путешественник начала XVII в. полагал даже все это за величайшее благо для русских, поскольку они, по его мнению, не стесняются работать во все остальные праздники 21 . С третьей четверти XVI в. улицы начинают декорироваться четкими рядами вооруженных стрельцов. В 1586 г., например, стрельцы стояли "по пожару", смягчая неприглядность зрелища обгорелых развалин 22 . Уже Герберштейн правильно понимал назначение всего этого многолюдства - "показать чужестранцам могущество князя, а такими посольствами от иностранных государей явить всем его величие" 23 . Послы в Москве оценивались не только как носители определенных деловых обязанностей, но и как инструмент, с помощью которого народу наглядно демонстрировалось величие царской власти. Чем выше ранг дипломата, тем торжественнее обставлялось следование его во дворец. В 1598 г., когда на престол только что был избран Борис Годунов, австрийскому гонцу М. Шиле было предложено назваться не гонцом, а послом. "Все это делается, - отметил Шиле, - ради

18 "Сэра Томаса Смита путешествие и пребывание в России". СПБ. 1893, стр. 28.

19 Сб. РИО, т. 38, стр. 395 - 396.

20 ПДС, т. 2, 1852, стр. 469.

21 "Путешествие персидского посольства через Россию от Астрахани до Архангельска в 1599 - 1600 г. (Из рассказов Хуана Персидского)". ЧОИДР, 1899, кн. 1, стр. 13.

22 . ЦГАДА, Дела Польские, кн. 17, л. 27.

23 С. Герберштейн. Записки о Московии. СПБ. 1866, стр. 188.

большего стечения народа в почет великому князю" 24 . Не случайно аудиенция Шиле была приурочена к празднованию победы над сибирскими татарами, когда по всей Москве три дня звонили колокола. Всеми этими мероприятиями нагнеталась атмосфера праздника, призванного освятить вступление на престол нового государя.

Въехав в Кремль, послы должны были спешиться на некотором расстоянии от дворцовых лестниц. Литовские послы, считая это "безчестьем", пытались, иногда даже силой, пробиться верхом или в санях к самым ступеням, из-за чего перед царскими палатами вспыхивали жестокие потасовки с применением кнутов и батогов. В приемную палату послы входили двумя путями. Один, более длинный, вел через лестницу и паперть Благовещенского собора, другой - через Среднюю лестницу и Красное крыльцо. Первым шли обычно посланцы христианских государей, вторым - мусульманских. Один датчанин в середине XVII в. писал, будто по Средней лестнице, имевшей всего девять ступеней, "язычники и турки" проводятся для того, "чтобы показать им, собакам, кратчайший путь" 25 . Скорее, однако, это было связано с нежеланием проводить мусульман по соборной паперти. Возможно, что какую-то роль сыграло здесь и то, что цифра 9 считалась у тюркских народов счастливой (подарки на мусульманском Востоке должны были подноситься "в девяти статьях"). Если в отдельных случаях по Средней лестнице проводили христианских послов, это являлось знаком нерасположения к ним со стороны царя.

Важную роль в системе придворного церемониала играли "встречи", отличные по форме и по функциям от "встреч" перед посадом. Их количество колебалось в зависимости от оказываемой посольству "чести", но обычно не превышало трех. Ранг "встречников" повышался по мере приближения послов к дверям приемной палаты, что символизировало подъем по ступеням придворной иерархии и постепенное приближение к государю. Место аудиенции внутри дворца никак не зависело ни от политической обстановки, ни от расположения царя к послам, но важен был прием именно во дворце. Когда Елизавета Английская в 1584 г. беседовала с русским гонцом в саду, это вызвало недовольство в Москве. Королеве пришлось оправдываться, что у нее "огород честной, прохладной", и в нем "нет ни луку, ни чесноку" 26 .

Царский престол стоял с восточной стороны приемной палаты, недалеко от "красного угла" с иконами богоматери и св. Николая. Так же располагался императорский престол в Магнавре, приемной зале византийских императоров. Престол польского короля находился у стены в центре палаты. Трон царя был приподнят над полом на несколько ступеней, образовывавших так называемый "маестат". Уже при Василии III рядом с этими ступенями стояли рынды с топориками, положенными на плечи лезвиями вверх и остриями к залу. Обычно их было четверо, а на менее торжественных приемах - двое. У трона Лжедмитрия I, который всеми способами подчеркивал законность своего восшествия на престол, кроме рынд с топориками стояли еще двое: один с обнаженным мечом, другой-с державой или скипетром. Присутствие вооруженной охраны было удивительно для европейцев тем более, что послы должны были представляться без оружия. Бояре так объясняли Поссевино символический характер этого обыкновения: "Оружники около государей стоят - то государей: чин да и гроза" 27 . Рынды были символом величия и могущества русских государей, и именно поэтому вплоть до конца XVI в. о них не упоминается па приемах крымских послов.

Некоторые иностранцы писали в начале XVII в. о стоявшей рядом с престолом особой пирамиде для знаков царской власти. А Иван Грозный часто вместо этих символов не расставался на посольских приемах со своим любимым посохом из слоновой кости. В 1579 г. на приеме литовского гонца "с левую руку у государя стоял индрогов посох в златом месте" 28 . Справа от царя сидел наследник престола, символизируя собой будущность династии. Возле трона стояли наиболее близкие государю

24 "Донесение о поездке в Москву придворного римского императора Михаила Шиле в 1598 г ". ЧОИДР, 1875, кн. 2, стр. 4 - 5.

25 "Два сватовства иноземных принцев к русским великим княжнам в XVII столетии". ЧОИДР, 1867, кн. 4, стр. 9.

26 Сб. РИО, т. 38, стр. 171.

27 ПДС, т. 10, 1871, стб. 224.

28 ЦГАДА, Дела Польские, кн. 10, л. 507 об.

лица. Посольские дьяки размещались на одном уровне с рындами. Всесильный временщик Годунов вставал рядом с тронем Федора Ивановича, выше рынд, а иногда даже держал "царского чину яблоко золотое".

Русские государи стремились подавить иностранцев также роскошью своего одеяния. Они восседали на троне в "саженых", то есть усаженных золотом и самоцветами шубах, в таких же шапках и с золотыми цепями на груди. Это убранство отдельными деталями напоминало послам-католикам одеяние римского папы. Почти столь же пышно одевались присутствовавшие на приеме бояре. В одном наказе времени Василия III им предписывалось быть одетыми так, "чтобы видети их было цветно" 29 . "Болшее" царское платье было неимоверно тяжелым. Если Иван Грозный еще выдерживал вес обременявших его драгоценностей, то для хилого Федора Ивановича или для Бориса Годунова в последние годы его жизни это было довольно трудной задачей. Поэтому послов просили как можно быстрее говорить свои речи и не затягивать аудиенции. Но заменить такое платье более легким не позволяли соображения престижа.

В "меньшем" платье принимали обычно только гонцов. Правда, в знак траура и печали Грозный надевал "обычнее" платье на приемах послов. Это произошло всего два раза: в 1571 г. после сожжения Москвы Девлет-Гиреем царь в таком костюме принял крымского гонца Девлет-Еильдея и в 1582 г., вскоре после убийства царем своего старшего сына, "обычнее" платье государя наблюдал А. Поссевино 30 . Одежда царя часто выражала определенное политическое содержание. Так, в 1567 г., когда назревала война с Польско-Литовским государством, Иван IV на приеме литовского посланника сидел в доспехах 31 .

В сенях обычно встречал послов окольничий, который должен был с ними "видетись не встречею". Он вводил послов в палату и объявлял, что они государю "челом ударили". Послы при этом кланялись. Когда вызванные из долгой муромской ссылки шведские послы в 1570 г. упали перед Иваном Грозным на колени, тот велел им подняться, заявив: "Я владыка христианский и не хочу, чтобы вы падали наземь передо мною!" 32 . В то же время крымские послы в Москве часто на аудиенции "сидели на коленках". Однако это вовсе не означает унижения крымских дипломатов, а через них и их повелителя. Такая поза была не коленопреклонением в собственном смысле слова, а именно сидением по восточному обычаю на подогнутых под себя коленях. В той же позе располагались на приемах у крымских ханов и русские послы, против чего в Москве решительно начали возражать лишь в начале XVII века.

Европейским послам на приеме ставилась скамья - одна из форм царской милости, которой удостаивались далеко не все. Во время военных действий, например, литовские гонцы выстаивали на ногах всю аудиенцию. "Честь" выражалась не только самим фактом предоставления скамьи, но и близостью ее к царскому трону. Когда в 1517 г. Герберштейн прибыл на аудиенцию вместе с литовскими послами, им была поставлена одна скамья. Она стояла дальше от трона, чем в тех случаях, когда Герберштейн бывал на приеме один, но "того поближь к великому князю, как литовские послы саживались наперед того" 33 . Это соотношение расстояний связывалось с тем, что австрийскому посланнику оказывалась большая "честь", нежели посланцам Сигизмунда I. Прием крымских дипломатов проходил в более обыденной обстановке: особой скамьи им не ставили, но иногда сажали "в лавке от околничего места", шедшей вдоль противоположной от трона стены 34 .

Особую роль в церемониале аудиенции играло целование послами руки царя. Этот поцелуй демонстрировал царскую милость, и потому так важна была последовательность его в ряду других элементов, составлявших церемониал посольских приемов. В Москве лишь в исключительных случаях послам предоставлялась возможность вначале произнести официальные речи, а затем "быть у руки". Обычно все

29 Сб. РИО, т. 95, стр. 94.

30 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 13, л. 402 об.; ПДС, т. 10, стр. 265.

31 Сб. РИО, т. 71, стр. 555.

32 Ф. Аделунг. Критико-литературное обозрение путешественников по России до 1700 г. и их сочинений. Ч. I. М. 1864, стр. 159.

33 ПДС, т. 1, стб. 260.

34 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 21, лл. 102, 327.

шло в обратной последовательности. В то же время русские послы за границей отказывались целовать руку принимавшего их монарха ранее произнесения титула царя. "Не объявя нам царского величества имяни, к руце ходити непригоже!" - говорили в 1595 г. в Вене московские дипломаты 35 . Рукопожатие практиковалось редко. Но и оно осмысливалась как разновидность царской милости. Собственно рукопожатие применялось лишь в отношениях между равными. Послам разрешалось "подержать" царскую руку. Не случайно в 1602 г. датчан предупредили, чтобы они жали руку царя "по-русски, слабо, а не тискали бы, как это делают немцы" 36 . Мусульманские послы царскую руку не целовали. Вместо этого государь возлагал им на голову ладонь. Любопытно, что в 1582 г. Иван Грозный возложил однажды ладонь на голову Поссевино 37 . На других приемах папский посол целовал руку царя, но был лишен этой милости в день известного диспута о вере, когда царь не сдержался и назвал папу римского "волком". В данном случае через нарушение принятого церемониала царь подчеркнул вероисповедные различия.

Если целование царской руки было прежде всего "честью посольской", то обращенный к послам вопрос царя о здоровье приславшего их монарха - "честью государской". Во время военных действий литовских послов звали к руке, но вопроса о здоровье короля не задавали. В мирное время из-за нерасположения государя к послам могла сложиться прямо противоположная ситуация. "Честь государская" и "честь посольская" отнюдь не всегда были идентичны, и часто одна демонстративно проявлялась в ущерб другой. Самый вопрос о здоровье русские государи могли задать в шапке или без нее, стоя, сидя или "приподывся мало". Градация поз государя строго соответствовала его отношению к тому или иному монарху. По сути дела, физическое положение царя при задавании этого вопроса выражало его действительное положение в межгосударственной иерархии. Иван Грозный не признавал "братом" шведского короля, Федор Иванович - грузинского царя, и вопросные слова об их здоровье они произносили, не вставая с места.

Русские государи задавали послам церемониальные вопросы, звали их к "руце", приглашали к столу, однако личных переговоров с иностранными дипломатами не вели. Если при Иване III и Василии III это правило соблюдалось еще не очень строго, то Иван IV через бояр заявил английскому послу Дж. Боусу в 1584 г.: "У нас издавна того не ведетца, что нам, великим государем, самим с послы говорити" 38 . Осознание российской верховной властью возросшего ее значения привело к тому, что личная беседа царя с подданными другого государя стала восприниматься как "убавление царского имяни". Правда, в экстраординарных случаях Иван Грозный позволял себе разговаривать с послами лично. Перед западноевропейскими дипломатами это нарушение нормы никак не рекламировалось, но перед литовскими, прекрасно знакомыми с сущностью данной нормы, пренебрежение ею выставлялось как "подвиг смирения": царь подчеркивал, что говорит с послами, "презрев свою царскую честь" 39 .

При Иване IV наблюдаются отдельные нарушения посольского обычая. Придя в ярость от упорства ливонских послов, царь рвал на себе одежды. А разгневавшись на послов Сигизмунда II Августа, он призвал на аудиенцию шута и заставил его передразнивать изысканные поклоны польских шляхтичей. Шут, очевидно, не сумел выполнить задание достаточно смешно, поскольку царь сам взялся показывать ему, как это нужно делать 40 . Но эти вопиющие нарушения церемониала были вызваны необузданным темпераментом царя. Ни до, ни после него подобные ситуации не повторялись. В целом же с развитием русского посольского обычая его нормы ужесточались. Свободное поведение царя на аудиенции, например, становилось попросту невозможным: слишком велика была символическая нагрузка каждого его жеста или

35 ПДС, т. 2, стб. 330.

36 А. Гюльденстиерне. Путешествие его княжеской светлости герцога Ганса Шлезвиг-Голштинского в Россию. ЧОИДР, 1911, кн. 3, стр. 17.

37 ПДС, т. 10, стб. 308.

38 Сб. РИО, т. 38, стр. 113.

39 Там же, т. 71, стр. 289.

40 "Книга посольская Метрики Великого княжества Литовского". Ч. I. М. 1843, стр. 292.

слова. Государь представал перед иностранцами как живое воплощение высшей власти - почти совершенно неподвижный и хранящий торжественное молчание.

Уже сама аудиенция у государя считалась "честью", которой удостаивались отнюдь не все иностранные дипломаты. Поэтому после нее приставы говорили фон Бухау, что он не может теперь печалиться 41 . В глазах современников церемония приема была священной, поскольку в ней участвовал сам государь. Этим и обусловлена призванная поразить воображение чрезвычайная торжественность и пышность ее, достигшая расцвета к концу XVI века. Собственно дипломатические переговоры велись в так называемой "ответной палате". Царь на них не присутствовал, но в затруднительных ситуациях к нему ходили за советом. В XVII в. в стене палаты был устроен специальный тайник, откуда цари могли следить за ходом переговоров.

Польский политический философ конца XVI в. К. Варшевицкий разработал систему строгого соответствия между личными качествами посла и страной, куда тот должен быть отправлен. В Турцию он советовал посылать людей отважных и не скупых; в Рим - набожных, но лучше светских, чем духовных; послы в Италию должны обладать хорошими манерами, в Германию - упорством, во Францию - быстрым умом, в Англию - достоинством, в Испанию - скромностью. В Москву он советовал посылать людей предусмотрительных и способных вести долгие торги 42 . Действительно, процедура переговоров с польско-литовскими послами напоминала тогда торг. Вначале русские обычно требовали себе назад Киев, Витебск и т. д. Послы, в свою очередь, настаивали на передаче им Новгорода, Пскова и других городов, заведомо принадлежащих Москве. Таковы "высокие речи", знаменовавшие начальный этап переговоров. Постепенно обе стороны "спускали в речех", пока не приходили к "посредствию", то есть к чему-то среднему между первоначальными требованиями, итогу желаемого и возможного. Согласиться же полностью на требование противной стороны считалось "безчестьем". Так, в 1522 г. литовские послы предложили срок перемирия в 10 лет, бояре - в два-три года. Послы назвали новые сроки - от восьми до шести лет, бояре - четыре года. В результате было найдено "посредствие", и перемирие заключили на пять лет 43 .

При ведении переговоров русские дипломаты обращались к документам архивов, летописям, западным хроникам. Кроме того, роль аргументов играли цитаты из священных текстов, с помощью которых политического противника стремились представить и религиозным преступником, а также исторические "притчи". Когда в 1568 г. литовские послы потребовали передачи им Полоцка, освобожденного в 1563 г. русскими войсками, бояре иллюстрировали безрассудность этого требования следующей историей: некий "философ Иустин", вознамерившийся "поискати премудрости свыше всех философ", ехал берегом моря и увидел отрока, копавшего в песке яму; на вопрос философа он ответил, что хочет голыми руками наполнить ее морской водой; философ усмехнулся: "Младенчески еси начал, младенческое и совершаешь!"; на это отрок возразил, что "младенчески" рассуждает сам Иустин, задумавший стать мудрее всех философов; затем загадочный отрок исчез, "и невидимо бысть отроча" 44 . Послы должны были почувствовать очевидное сходство между собственными претензиями на возвращение Полоцка и претензиями незадачливого философа. Порою русские послы прибегали даже к притчеобразным действиям, долженствующим подтвердить их мысль. Так, в 1575 г. на русско-шведском посольском съезде кн. В. И. Сицкий бросил на землю свой посох, заявив, что так же не может изменить что-либо в данном ему царском наказе, как этот посох не может сам собой подняться с земли 45 .

Переговоры венчались составлением документов, оформлявших достигнутую договоренность. Русские государи "договорных грамот" не подписывали, подпись ставил лишь составлявший текст посольский дьяк. "Даже и простые люди, - отмечал на-

41 Ф. Аделунг. Указ. соч., стр. 194.

42 K. Warszewicki. O posle i poselstwach. Warszawa. 1935, str. 193 - 194.

43 Сб. РИО, т. 35, стр. 632.

44 Там же, т. 71, стр. 659 - 660.

45 "К истории сношений России со Швецией при царе Иване IV. (Протокол мирных переговоров, веденных на реке Сестре 3 июля 1575 г.)". ЧОИДР, 1895, кн. 2, стр. 11.

блюдательный Бухау, - обыкновенно предпосылают имена свои письмам, а подписываться считают для себя позорным" 46 . И в дипломатических документах имя и титул государя предшествовали тексту. Подпись, поставленная у нижнего края грамоты, "безчестила" государя. Ведь в этом случае его имя оказывалось написанным после иных упоминавшихся в тексте имен. Даже печати иностранных монархов не должны были находиться выше царского титула. Так, Василию Тюфякину в 1595 г. предписывалось настаивать в Иране, чтобы "нишан бы свой шах велел приложити к докончалной грамоте внизу, а не вверху". Лишь в самом крайнем случае посол мог позволить шаху приложить печать "в стороне, осереди грамоты" 47 . Печать царя являлась символом его власти и на одном документе могла соседствовать лишь с печатью другого государя. В 1532 г. русские не разрешили литовским послам привесить к грамоте свои печати, потому что "против великого князя печати их печатем быти непригоже" 48 .

Печать атрибутировала текст договора, но гарантию выполнения его условий давала только присяга государя, скрепляемая крестным целованием, - "правда". Такая присяга негласно осуждалась церковью. Недаром царские духовники никогда не присутствовали при ней в XVI в., и в отдельные сезоны, связанные с выполнением религиозных заповедей, она была вообще невозможна. "Ныне у нас говенье, - говорил в 1519 г. Василий III крымскому послу, - и мы в свое говенье правды никому не даем" 49 . При совершении крестного целования оба экземпляра договорных грамот складывались вместе на блюде, а сверху возлагался крест. Непосредственно под крестом лежал экземпляр договора, составленный от лица того государя, который приносил присягу. В Москве царь клал "свое слово наверх, а королево - на низ". Польский король складывал грамоты в обратном порядке. Важным было именно физическое взаимодействие креста и текста договора. По сути дела, выполнялся магический обряд, смысл которого заключался в установлении через посредство "высших сил" особой связи между обещанием и личностью дающего обещание. Обряд должен был выполняться по всем правилам: послам предписывалось следить, чтобы присягающий монарх целовал крест "не в подножье и не мимо креста, да и не носом" 50 , а иностранным государям и послам предписывалось приносить присягу "по их вере". Целование креста могло заменяться целованием другого священного символа. Если русские целовали крест "воздвизалный", сделанный из дерева и используемый в праздник Воздвиженья, а польские короли-католики целовали хрустальный крест, то протестанты целовали евангелие. Для большей надежности в 1562 г. русские послы в Дании потребовали даже, чтобы король поцеловал евангелие на той странице, где изображен крест 51 .

Но любой священный предмет должен был соприкасаться с текстом договора, что означало признание истинности текста. Поэтому в те годы, когда в Польско- Литовском государстве не признавали царского титула Ивана Грозного, король старался приносить присягу лишь на одном своем экземпляре договора. В русском экземпляре был написан царский титул, в литовском - нет, и присяга короля на обеих грамотах свидетельствовала бы о признании этого титула. Именно поэтому русские дипломаты были так непреклонны, когда требовали совершения крестного целования королем на обеих грамотах. Как и в случае с красной печатью крымского хана, бессмысленное на первый взгляд упрямство вызвано было не мелочной заботой о сохранении традиции, а радением о престиже государя. За мелочами церемониала вставали проблемы идеологии государства и его политики.

Непременным условием дипломатических сношений в сознании русских людей XVI в. было отправление и получение поминков. Наиболее частыми русскими поминками служили меха и охотничьи птицы. Любопытный подарок отправил в 1488 г.

46 Д. Принц фон Бухов. Указ. соч., стр. 68.

47 "Памятники дипломатических и торговых сношений Московской Руси с Персией". Т. I. СПБ. 1890, стр. 359.

48 Сб. РИО, т. 35, стр. 857.

49 Там же, т. 95, стр. 661.

50 Там же, т. 71, стр. 771.

51 Ю. Щ[ербачев]. Два посольства при Иоанне IV Васильевиче. "Русский вестник", 1887. N 7. стр. 116.

Иван III Матиашу Корвину, венгерскому королю: "соболь черн, нототки у него золотом окованы, с жемчюги, двадцать жемчюгов новогородцких на всех нотах" 52 . Западные поминки в Москву таковы: различное вооружение (от рогатины, присланной Конрадом Мазовецким в 1493 г., до шпаги с вделанным в эфес пистолетом, которую в 1661 г. прислал Ивану Грозному шведский король Эрик XIV), доспехи, кубки, часы. Иногда в качестве подарков выступали экзотические предметы или животные - привезенная фон Бухау трубка; подаренный австрийским императором попугай; присланный Ивану Грозному слон, о печальной судьбе которого ярко рассказал Штаден. Русские же государи направляли поминки лишь тем правителям, с которыми находились в дружественных отношениях. Например, в русско-литовской дипломатической практике монархи не обменивались поминками с 1549 г., когда литовское посольство не признало царский титул Ивана IV, и до смерти последнего в 1584 году. В то же время послы обеих сторон неизменно подносили подарки "от себя".

Отвержение поминков, направленных от имени государя, являлось признаком обострения политической обстановки, но отказ от посольских даров - лишь знаком нерасположения к самим послам. Нередко в Москве принимали дары иностранных государей, отвергая в то же время посольские, и наоборот. Иногда, однако, подарки послов возвращались дарителям вместе с царским "жалованьем", что было связано с демонстрацией богатств царской казны. Недаром в 1604 г. бояре говорили грузинским послам, что у Бориса Годунова "столко ево царские казны, что Иверскую землю велит серебром насыпать, а золотом покрыть, да и то недорого" 53 . Человеком средневековья (не только русским) щедрость государя воспринималась как существенный признак его "чина", и ответное "жалованье" царя послам непременно должно было превосходить стоимость посольских даров. Когда в 1570 г. один из посольских дипломатов заявил, что дары, присланные ему взамен подаренной царю лошади, малоценны, то Иван Грозный в гневе приказал зарубить эту лошадь 54 . Таким поступком царь не просто оскорбил посла, но и отвел от себя упрек в недостойной государя скупости.

Если для татарских ханов поминки служили статьей государственного дохода, то для русских они были прежде всего формой выражения "чести" государя. Значение имели не поминки сами по себе, а факт преподнесения, всенародная их демонстрация. Поэтому австрийца Шиле посольский дьяк В. Я. Щелкалов заранее снабдил подарками, которые Шиле от своего имени должен был вручить Борису Годунову. Эта операция была проделана в глубочайшей тайне, и мнимые поминки торжественно пронесли по улицам в Кремль три человека в немецком платье, специально для этой цели направленные к австрийскому дипломату 55 .

Посольский обычай Российского государства XVI - XVII вв. прежде всего был направлен на выражение "чести" всех участников дипломатических церемоний 56 . Древнерусская "честь" и современный "почет" - отнюдь не синонимы. Для человека средневековья понятие "чести" носило специфический характер. "Честь" можно определить как соответствие между местом человека в любой искусственной системе (будь то посольская аудиенция, пир или воинский смотр) и местом его в реальной системе международной и внутригосударственной иерархии, причем соответствие должно было соблюдаться и по отношению к символизирующим данного человека предметам. Выполнение норм посольского обычая, призванных обеспечить такое соответствие, не было простой данью традиции, а гарантировало поддержание царского престижа как за рубежом, так и в самой России.

Посольский обычай являлся своебразным средством идеологического воздействия русской государственной власти на иностранцев и собственных подданных. Именно поэтому на Западе возник о нем ряд легенд, так или иначе использовавшихся в антимосковской пропаганде. Источником подобных легенд чаще всего вы-

52 ПДС, т. 1, стр. 171.

53 СРК, стр. 378.

54 Сб. РИО, т. 71, стр. 786.

55 "Донесение о поездке в Москву придворного римского императора Михаила Шиле в 1598 г.", стр. 2 - 3.

56 Н. И. Веселовский. Татарское влияние на русский посольский церемониал в московский период русской истории. СПБ. 1911.

ступало Польско-Литовское государство, что было обусловлено вековым его соперничеством с Москвой из-за западнорусских земель. Поляки и литовцы часто сопровождали западных послов в Россию и служили им переводчиками. Сведения о загадочной Московии, которую один итальянец начала XVI в. уподобил "иным мирам Демокрита", также черпались западноевропейцами обычно из латинских сочинений польских авторов, да и легенды о русском посольском обычае нередко возникали в польско-литовской публицистике, направленной против Российского государства. К их числу относится, в частности, история о том, как Иван Грозный приказал гвоздями прибить шляпу к голове некоего посла, отказавшегося обнажить перед царем голову. Впервые об этом происшествии услышал в 1614 г. при дворе Габсбургов русский посланник Иван Фомин 57 . И не случайно бродячий сюжет о прибитой шляпе, имеющийся, например, в "Повести о Дракуле", был привязан к русской действительности после событий "Смутного времени", когда на Западе обострились антимосковские настроения. Этот анекдот воспринят исследователями нового времени не всерьез.

Больше "повезло" легенде об умывальнике, из которого царь обмывал руку после поцелуя ее послами-католиками. Упоминали о нем только Герберштейн и Поссевино, но ни тот, ни другой этой процедуры не видел. Нетрудно заметить, что МИССИИ, с которыми прибыли в Россию эти два дипломата, схожи. Оба они выступали посредниками в мирных переговорах между Москвой и Польско- Литовским государством. Кроме того, и с сопровождавшими Герберштейна в 1526 г. папскими послами, и с Поссевино римский престол связывал надежду использовать посредничество для обращения русских государей в католичество. Естественно, что в Вильне стремились продемонстрировать неосуществимость этих надежд, склонив посредников к отстаиванию прежде всего литовских интересов. Потому-то в беседах с ними усиленно муссировалась легенда об унизительном для достоинства католиков рукомойнике. На пути осуществления миссионерских планов Поссевино рукомойник стал значительным препятствием, и папский посол письменно попросил Ивана IV отказаться от него. Русские ответили: "Того у нас не ведетца, как живут послы или посланники, и государь бы руки умывал тех для послов, вставя которую нечистоту про государей их; то сам, Антоней, все у государя нашего видел еси и не одинова, как у государя был многижда на посольстве" 58 . Герберштейн же, на которого ссылался Поссевино, писал об умывальнике с чужих слов 59 .

В Литве и Польше стремились принизить значение русских государей, показав несостоятельность их претензий на роль изначально суверенных монархов. Литовские послы часто напоминали русским дипломатам об унизительных временах татарского владычества на Руси. Крымские же ханы, претендовавшие на политическое наследие Золотой Орды, находили в Литве полную поддержку. В 1517 г., например, литовский посол говорил Мухаммед-Гирею: "Помнишь, царь, сам из старины - которой князь великой московской царю братом был? А нынеча князь великой московской и тебе, царю, братом чинится!" 60 . Именно в подобных устремлениях берет начало легенда о церемониале приема в Москве татарских послов. Согласно этой легенде, еще Иван III должен был подносить восседавшим в седле ханским посланцам чашу кумыса и даже слизывать пролитые ими капли с гривы коня. В случае, если подобный церемониал существовал в действительности, крымские ханы, несомненно, делали бы попытки его возрождения. В 1571 г., когда после опустошительного набега Девлет-Гирея на Москву вернулись, казалось, худшие времена золотоордынского ига, крымский гонец Девлет-Кильдей повел себя на аудиенции вызывающе и в качестве поминка привез царю "дар безчестный" - нож. При входе в приемную палату он не ударил царю челом, а Иван Грозный в своей грамоте передал хану не "поклон", как обычно, но "челобитье" 61 . Однако чаша с кумысом была бы на этом приеме все же невероятна. Недаром эта легенда всплывала в периоды обострения русско-литовских отношений, и через сто с лишним лет после поведавшего ее Яна Длугоша Стефан

57 ПДС, т. 2, стб. 1168.

58 Там же, т. 10, стб. 332.

59 С. Герберштейн. Указ. соч., стр. 189.

60 Сб. РИО, т. 95, стр. 360.

61 ЦГАДА, Дела Крымские, кн. 13, лл. 402 об., 411.

Баторий напомнил Ивану IV, что его предки слизывали молочные капли с гривы татарских кобылиц.

Многие иностранцы писали, что русские государи, переодевшись в простое платье и смешавшись с толпой собственных подданных, любят наблюдать пышный церемониал въезда в столицу иностранных посольств. Первая легенда об этом державном маскараде тоже содержится в польском описании посольства Л. Сапеги к Борису Годунову в 1600 году 62 . На первый взгляд она совершенно безобидна. Тем не менее она должна была создать представление о московском дворе как о бедном, ибо самому государю зрелище посольского поезда казалось настолько захватывающим, что заставляло его забыть о собственном достоинстве и "чине". Описания европейцами русского посольского обычая вообще изобилуют неточностями и преувеличениями. Иногда, как у Р. Барберини (1565 г.) или Я. Ульфельдта, они достаточно выразительно демонстрируют недоброжелательность автора к России, высокомерное презрение ко всему русскому и отсутствие желания понять чужую систему взглядов. Но отдельное преувеличение - это еще не устойчивая легенда, кочующая из сочинения в сочинение. Показательны именно легенды, направленные не против посольского обычая как такового, а против того содержания, которое выражалось средствами посольского обычая. Идеологическая насыщенность его норм обусловила возможность использования легенд о русском посольском обычае в антимосковской публицистике.

Посольский обычай отнюдь не был пребывавшей в неизменности, раз и навсегда сложившейся системой церемониала и дипломатических норм. Обслуживая конкретные потребности общества, он изменялся и развивался в тесной взаимосвязи с его идеологией и социальной психологией. Не будучи письменно оформлен и опираясь лишь на условный ряд прецедентов, посольский обычай опосредованно выражал живую политическую реальность. Так, в начале XVII в., когда изменилось соотношение сил между Москвой и Крымским ханством, окончательно исчезли многие унизительные для русских государей элементы былой русско-крымской дипломатической практики. Но когда в третьей четверти XVII в. были заключены первые договоры со Швецией и Речью Посполитой о посольском церемониале, это лишило его способности к саморазвитию при иллюзии неизменности. Данные договоры закрепили уже сложившееся положение: в тот период посольский обычай неуклонно приближался к дипломатическому протоколу нового времени.

В целом посольский обычай Российского государства XVI - начала XVII в. повторил общую судьбу средневекового этикета: из "явления идеологического принуждения" он стал "явлением оформления государственного быта" 63 . Хотя пышность отдельных его элементов и возросла, но семантика их стала более расплывчатой, и в XVII столетии на первый план выступили эстетические, зрелищные моменты.

Однако на протяжении всего XVI в. многие элементы посольских норм и церемониалов в России все еще выражали реальную систему общественных отношений (конечно, в том виде, в каком эта система мыслилась современниками и творцами посольского обычая). Без этого невозможны были бы собственно дипломатические связи. Как православным предписывалось умирать "за едину букву аз", так русские дипломаты даже с риском для себя должны были отстаивать нормы посольского обычая, ибо за условностями церемониала вставали вопросы политики государства, его идеологии, престижа верховной власти.

«Россия в системе международных отношений.

Вхождение Украины в состав России».

ТЕХНОЛОГИЧЕСКАЯ КАРТА

Предмет:

История России

Тема:

«Россия в системе международных отношений. Вхождение Украины в состав России».

Класс:

7

Время:

90 минут (2 урока)

План:

«Посольский обычай» (Урок 1).

Россия и Речь Посполитая. (Урок 1).

Россия и Швеция. (Урок 1).

Россия и страны исламского мира. (Урок 2).

Россия и Китай. (Урок 2).

Россия и Украина. (Урок 2).

Подведение итогов, выводы (Урок 2).

Цель:

Определить актуальные внешнеполитические задачи, стоявшими перед правителями страны после Смуты;

Показать непосредственную связь улучшения внутриполитической и экономической ситуации в России с её успехами во внешней политике;

Познакомить с целями, направлениями, основными событиями и итогами внешней политики России;

Воспитывать патриотический интерес к внешнеполитической и военной истории России.

Воспитывать уважительное отношение к единой истории славянских народов.

Продолжить развитие навыков самостоятельного изучения исторического материала в ходе выполнения заданий в малых учебных группах, а также навыки чтения карты как исторического источника.

Продолжить формирование навыка написания исторического сочинения (задания итоговой государственной аттестации по истории).

Тип урока

Урок «открытия» нового знания.

Технологии

Здоровьесбережения, педагогики сотрудничества, информационно - коммуникационные, развивающего обучения.

Основные понятия и термины.

Посольский приказ; Верительная грамота; Ратификация; Коалиция.

Ресурсы

Учебник «История России 7 класс», под. ред. Арсентьева Н.М. часть 2, параграф 29,30, 31 и Учебник «История России 7 класс», Данилов А.А., Косулина Л.Г., параграф 9.

Карта печатная №3 Российское государство в XVII веке;

Карты интерактивные в составе презентации к уроку.

Видеофрагменты тематические «Посольские дары», «Деулинское перемирие», «Смоленская война», «Взятие Азова», «Богдан Хмельницкий».

Копии исторических документов.

Таблица – тренажер.

Основные даты

1617 год – Столбовский мирный договор.

1656-1658 г.г. – русско-шведская война.

1661 г. - Кардисский мирный договор.

1618 год – Деулинское перемирие.

1632-1634 г. г. – русско-польская война за Смоленск.

1634 г. - Поляновский мирный договор.

1654-1667 г.г. – русско-польская война.

1667 г. – Андрусовское перемирие.

1676 -1681 г.г. – первая русско-турецкая война.

1681 г. – Бахчисарайский мирный договор.

1687 г., 1689 г. – походы против Крымского ханства.

1689 г. - Первый российско-китайский договор в Нерчинске.

1654 г. – Восстание Богдана Хмельницкого. Переяславская рада. Вхождение Украины в состав России.

Персоналии

Артамон Сергеевич Матвеев

Василий Тяпкин

Афана́сий Лавре́нтьевич Орди́н-Нащо́кин

Михаи́л Бори́сович Ше́ин

Хованский Иван Андреевич

Федор Исакович Байко́в

Богдан Хмельницкий.

Домашнее задание

Урок первый :

Параграф 29, 30 или параграф 6, индивидуально - сообщения о персоналиях.

Урок второй :

Параграф 31 или параграф 6, материалы таблицы выучить, подготовиться к проверочной работе по теме.

Этапы урока:

I этап. Мотивационно – целевой.

Какие актуальные внешнеполитические задачи стояли перед правителями страны после Смуты? Какими способами можно было их решить? (УРОК ПЕРВЫЙ)

Что всегда объединяло русский и украинский народы? Что такое славянский мир? Почему важно сохранять и укреплять его? (УРОК ВТОРОЙ)

Какие вопросы потребуют работы с картой? (УРОК ПЕРВЫЙ)

На какие вопросы нужно ответить, чтобы уяснить новый материал? (УРОК ПЕРВЫЙ)

Формулировать познавательную проблему и планировать способы ее решения под руководством учителя.

Понимать, что российское государство складывалось на многонациональной основе.

Виды деятельности:

Беседа, работа с картой. Работа с таблицей – тренажером по написанию исторического сочинения.

II этап. Ориентационный (актуализация знаний, повторение).

Учебные задачи для организации образовательного процесса:

Каких территорий лишилась Россия к началу XVII века?

Какие важные события происходили в мире в XVII веке?

Каким образом западные и юго-западные земли оказались в составе Великого княжества Литовского, а затем – Речи Посполитой? (УРОК ПЕРВЫЙ)

Что мы уже знаем о внешней политике России в XVII веке? (УРОК ВТОРОЙ)

Основные виды деятельности ученика:

Привлекать межпредметные знания.

Виды деятельности:

III этап. Содержательно - операционный.

Учебные задачи для организации образовательного процесса:

Урок 1.

Перечислите основные политические причины противостояния России и Речи Посполитой в первой половине XVII века. Оцените результаты Смоленской войны с позиции России.

Перечислите основные политические причины противостояния России и Швеции в первой половине XVII века.

Урок 2.

Перечислите основные события, характеризующие отношения России и стран исламского мира в XVII веке. Что помешало России успешно завершить Крымские походы 1687 и 1689 г.г.?

Покажите на карте территории Левобережной и Правобережной Украины. Как называется река, определяющая их местоположение?

Какие преимущества получали и Россия, и Китай с установлением дипломатических отношений друг с другом?

Расскажите об особенностях восстания на Украине под предводительством Богдана Хмельницкого, что стало причиной восстания и чем оно завершилось? Кому принадлежала инициатива в воссоединении Украины с Россией?

Основные виды деятельности ученика:

Определять причинно – следственные связи исторических процессов. Находить на карте изучаемые объекты. Определять значение исторических событий. Использовать сведения из исторической карты. Аргументировать ответ на основе материалов параграфа. Давать оценку последствиям исторического события, процесса. Применять приемы исторического анализа источника и его комментирования.

Виды деятельности:

Беседа. Работа с картой, текстами учебника и историческими источниками. Работа с таблицей – тренажером по написанию исторического сочинения.

IV этап. Контрольно – оценочный (в том числе рефлексивный).

Учебные задачи для организации образовательного процесса:

Заполните в таблице – тренажере по написанию исторического сочинения графу «Историческая оценка событий», сформулируйте выводы на основе имеющейся у вас информации.

Основные виды деятельности ученика:

Составлять обобщающую таблицу. Давать оценку результатам проводимой политики. Приводить аргументы за и против суждения или вывода. Какие задачи внешней политики были выполнены, а какие нет и почему?

Виды деятельности:

Беседа. Работа с таблицей – тренажером по написанию исторического сочинения.

Оценки за урок.

Рефлексия. СЛАЙД 29

Планируемые результаты:

Ученики формируют представление о внешней политике России данного периода как о сознательно формируемых целях государства, пережившего тяжёлые внутренние потрясения Смуты и интервенции иностранных государств. Необходимо иметь в виду, что именно нерешённость, но некая подготовленность ряда важнейших внешнеполитических действий привела впоследствии (в период Петра) к столь интенсивным войнам и победам русского оружия.

Ученики формулируют выводы: При первых Романовых главной внешнеполитической целью России было возвращение Смоленска и других западных земель.

В течение XVII века Россия установила прочные контакты с большинством европейских государств, а также с Персией и Китаем. Однако постоянные русские посольства действовали только в соседних странах. Присоединение Левобережной Украины к России привело к военным столкновениям с Речью Посполитой и Османской империей. Русско-шведская война стала неудачной попыткой получить выход в Балтийское море. На юге продолжалась борьба с Крымским ханством. В ходе национально – освободительного восстания 1648 года на Украине возникло новое казацкое государственное образование - Войско Запорожское. Но тяжелая война и разорение территории подрывали его мощь, а соседство сильных держав заставляло казацкое руководство искать сильного покровителя. Руководитель восстания и гетман запорожских казаков Богдан Хмельницкий сделал выбор в пользу России. Российскому государству, принявшему в свой состав Украину, пришлось вести длительную войну с Речью Посполитой.

Украина «под рукой» российского государя сохраняла свое войско, администрацию, законы, городское самоуправление.

Ученики отвечают на вопрос: поставленные задачи внешней политики России были достигнуты частично – возвращен Смоленск и некоторые территории, не удалось выйти к Балтийскому морю, оставалась угроза южным рубежам России. “Вечный мир” с Польшей позволил перейти двум государствам от конфронтации к мирным, союзным отношениям. Причиной, почему не удалось выйти к Балтийскому морю и ликвидировать угрозу с юга, можно считать недостаточную военную мощь России, в частности, отсутствие флота и союзников, а также громоздкий государственный аппарат, не позволявший царю действовать более оперативно.

Был ли рукомойник?

В 1614 году русский посланник И. Фомин, находясь в Праге, при дворе Габсбургов, с удивлением услышал, а позднее изложил в своем статейном списке историю о том, как Иван Грозный в гневе приказал гвоздями прибить шляпу к голове некоего посла, который отказался обнажить перед царем голову. Голландский путешественник И. Данкерт, живший в России в 1609–1611 годах, связывал эту историю с итальянским послом, а англичанин С Коллинз, писавший свои записки в третьей четверти XVII в., жертвой царской жестокости назвал посла французского, уверяя при этом, будто с Дж. Боусом, послом Елизаветы Английской, который тоже не снял шляпу перед царем, Грозный такую штуку проделать не осмелился.

Но аналогичный поступок приписывался и господарю Владу IV, правившему в Мунтении (Восточной Валахии) в 1456–1462 и 1477 годах. Более известный под именем Дракулы в немецких брошюрах и «летучих листках» XVI в. он стал воплощением жестокости на престоле, кровавым извергом. Письменный рассказ о нем еще при Иване III привез из Венгрии русский дипломат Федор Курицын, и позднее повесть о «мутьянском воеводе» была популярна на Руси в нескольких вариантах: в одном из них рассказывается, что Дракула, разгневавшись на турецких послов, повелел «гвоздием железным на главах их колпаки пришивати».

Очевидно, что и собеседники Фомина в Праге, и Данкерт, и Коллинз излагали не реальный факт (кстати, при Грозном французские дипломаты Москву не посещали), а легенду, причем достаточно хорошо известную. Возможно, она основывалась на небылицах о Дракуле, а возможно, перед нами - «бродячий сюжет», связывавшийся с различными историческими персонажами. Но показательно, что в многочисленных западноевропейских сочинениях о России, написанных современниками Ивана Грозного, рассказ о «прибитой» шляпе отсутствует. Он появился в России позднее, после событий Смутного времени, когда, с одной стороны, на Западе обострился интерес к Российскому государству, а с другой - сама личность Грозного успела подернуться туманом легенды.

Распространению таких легенд активно способствовали правительство и магнаты Польско-Литовского государства, в борьбе с которым русская дипломатия пыталась опереться на помощь Англии, Дании, империи Габсбургов. Соответственно дипломатия Речи Посполитой стремилась настроить против России общественное мнение Запада. Скажем, сочинение А. Шлихтинга, ярко рассказавшего о жестокостях Грозного, по наказу Сигизмунда II Августа было переписано автором, после чего приобрело еще большую полемическую заостренность; затем польский король переслал этот новый вариант в Рим, чтобы побудить папский престол разорвать дипломатические отношения с Москвой. Не исключено, что и Курбский писал свою «Историю о великом князе Московском» по прямому заказу польских и литовских магнатов. Поляки и жители Великого княжества Литовского часто сопровождали в Россию западноевропейских дипломатов, купцов, путешественников, служили им гидами и переводчиками, да и сведения о загадочной Московии в Европе долгое время черпали из латинских сочинений польских авторов, из польско-литовской публицистики, направленной против Российского государства.

В Вильно и Кракове стремились принизить авторитет русских государей, объявить их наследниками не великих князей киевских, а всего лишь потомками удельных московских князей - ордынских данников. В этом случае Россия не могла бы претендовать на возвращение своих западных территорий, отторгнутых во времена ордынского ига. В подобных устремлениях берет начало известный рассказ о церемониале приема в Москве послов Золотой и Большой Орды. Этот унизительный церемониал, которому якобы подчинялся еще Иван III, пока не отказался от него по настоянию Софьи Палеолог, и о котором впервые рассказал Ян Длугош в своей «Истории Польши» (конец XV в.), наиболее подробно описан Михалоном Литвином.

По его словам, великий князь должен был встречать посланцев Орды за городом, подносить им чашу с кумысом и, если молоко проливалось, слизывать пролитые капли с гривы посольского коня. Затем он, пеший, вел этого коня, на котором восседал ханский представитель, через весь город в Кремль, где посол садился на великокняжеский трон, а сам князь, стоя на коленях, выслушивал его речи.

К сожалению, мы не знаем, каков был посольский обычай, практиковавшийся в отношениях Москвы с Большой Ордой, - документация этих отношений до нас не дошла, а летописные известия слишком кратки. Но косвенные свидетельства позволяют отвергнуть рассказы польско-литовских авторов как легендарные. Если бы церемониал, описанный Михалоном Литвином, существовал на самом деле, то крымские ханы, считавшие себя наследниками золотоордынских, должны были предпринимать попытки хотя бы частичного его восстановления. Однако нет и следа этих попыток ни в 1521 году, когда после успешного набега крымцев Василий III дал Мухаммед-Гирею «грамоту данную», ни через полвека, после сожжения Москвы Девлет-Гиреем. В то же время крымские ханы в течение всего XVI в. сохраняли многие унизительные для русских государей нормы посольского обычая: первенство в здравицах и при написании титулов, некоторые особенности поведения на аудиенциях крымских дипломатов и т. д. Скорее всего эти же нормы применялись и в отношениях Москвы с Большой Ордой. Хотя, возможно, великие князья и встречали ордынских послов перед посадом, как впоследствии Иван Грозный встретил, например, астраханскую ханшу («царицу») Нур-Салтан, а также подносили им чашу с питьем - скорее все-таки с медом, а не с кумысом. «Хроника Литовская и Жмойтская» (начало XVI в.) настаивает, правда, на кумысе, зато о прочих элементах встречи, описанных Михалоном Литвином, не сообщает вовсе.

Зерно истины, имеющееся в рассказах польско-литовских авторов, окутано густым туманом легенды, и эта легенда носила ярко выраженный политический характер: она неизменно всплывала в периоды обострения отношений между Москвой и Вильно, когда идеологи Речи Посполитой использовали ее, исходя из современных задач. Стефан Баторий, трансильванский князь, при вступлении на престол Ягеллонов не владевший даже польским языком и изъяснявшийся со своими подданными на латыни, не был, разумеется, знатоком русской истории. Однако нашлись люди, указавшие ему необходимые для полемики факты. В одном из своих посланий Ивану Грозному король, подчеркивая былую зависимость Москвы от ханов, не преминул напомнить о том, что предки царя были вынуждены слизывать кобылье молоко, пролитое на гривы татарских коней.

Или другая легенда - о том, будто русские государи, переодевшись в простое платье и смешавшись с толпой москвичей, инкогнито любовались зрелищем торжественного въезда в столицу западноевропейских посольств. В XVII в. об этом писали многие иностранцы, но первое известие такого рода содержится в поэме польского литератора и дипломата Г. Пелгримовского, описавшего пребывание в России посольства Л. Сапеги в 1600–1601 годы. Казалось бы, уж эта легенда вполне безобидна: о ком только из великих правителей древности и средневековья - от Юлия Цезаря до Гаруна-аль-Рашида, ни рассказывали, будто они в одежде частных лиц, бродя по городу, слушают разговоры собственных подданных. Но здесь речь идет о другом. Во-первых, у читателя создавалось впечатление необыкновенной пышности посольского поезда и, следовательно, богатства и могущества польского короля. Во-вторых, возникало представление об убогости московского двора, ибо для самого царя возможность поглазеть на посольское шествие была настолько соблазнительной, что заставляла его забыть о достоинстве и царском «чине».

Но если история с пригвожденной шляпой или анекдот о тайных экскурсиях царя по Москве не были всерьез восприняты исследователями нового времени, то гораздо больше «повезло» сообщениям об особом умывальнике, из которого русские государи прямо в приемной палате будто бы омывали руку после поцелуя ее послами-католиками. Этот рукомойник прекрасно соотносился с известной враждебностью и недоверием русских к «латынам», и в существовании его не усомнился даже В. О. Ключевский. Между тем мы имеем дело также с легендой, чье происхождение и существование можно проследить.

Прежде всего выясняется, что из десятков иностранных дипломатов, побывавших в России в XVI в. и описавших церемониал приема в Кремлевском дворце, о процедуре умывания рук рассказывают лишь двое - С. Гербер-штейн и А. Поссевино. Причем из их сочинений следует один немаловажный факт: ни тот ни другой собственными глазами этой процедуры не наблюдал. Поссевино ссылался на Герберштейна, посетившего Москву на полвека раньше, а тот, в свою очередь, тоже писал с чьих-то слов.

В своих записках Поссевино сообщает, что упрекал Ивана Грозного в следовании такому унизительному для иностранцев обычаю, а «царь пытался оправдаться, но не смог этого сделать». Однако в посольской книге, подробно описывающей пребывание в Москве папского легата, вся история выглядит совершенно иначе.

Действительно, в феврале 1582 года Поссевино подал на имя Грозного письмо, где, в числе прочего, просил царя отказаться от обычая умывания рук. Впадая в явные преувеличения, которые русским дипломатам не стоило труда опровергнуть, он писал, будто император Рудольф II и другие западноевропейские монархи не направляют своих представителей в Москву по той причине, что царь, «коли говорит с послы или посланники, руки себе перед ними омывает, как бы тые государи, от кого они приехали, не чистые, и вера, в которой они живут, как бы погана…» Хотя к тому времени Поссевино уже несколько раз побывал на аудиенциях у Грозного, к личным впечатлениям он не апеллировал, поскольку, видимо, таковых не имел, а в качестве источника своих сведений откровенно указывал «Жигимонта Герберстайна»: тот «книги великие написал о речах и обычеех московских, которые книги мало не во всих государствах есть».

Результат этого письма оказался неожиданным: бояре наотрез отказались признать существование такого обычая. «Того у нас не ведетца, - отвечали они, - как живут послы или посланники, и государь бы руки умывал тех для послов, вставя которую нечистоту про государей их; то сам, Антоней, все у государя видел еси, и не одинова, как у государя был многижда на посолстве. Тебя государь… принял своими царскими руками, а рук для того не умывал - то нехто лихой неправдивый человек те слова затеял». Относительно же сочинения Герберштейна бояре заявили Поссевино, что ему «нечего старых таких баламутных книг слушати».

Оставим в стороне характеристику боярами «Записок о Московии» Герберштейна. В целом их ответ ясен и недвусмыслен, он опирается на реальную обстановку данных Поссевино аудиенций и, помимо прочего, заслуживает доверия по двум причинам: во-первых, русские посольские книги ни разу не упоминают о рукомойнике как атрибуте дипломатических приемов у царя; во-вторых, в том же письме Поссевино просил Грозного отменить строгости при содержании иностранных посольств в Москве, и бояре вовсе не думали отрицать существование этих строгостей, а просто отвечали, что «так ведетца» и, значит, вопрос этот дальнейшему обсуждению не подлежит. Таким же способом они могли объяснить и обычай умывания рук, если бы он был принят при московском дворе, однако не объяснили.

Но почему именно Герберштейн и Поссевино обратили внимание на злополучный рукомойник?

Нетрудно заметить, что миссии, с которыми приезжали в Москву эти два дипломата, чрезвычайно схожи: они выступали посредниками в мирных переговорах между Россией и Польско-Литовским государством. Кроме того, и с папскими послами, сопровождавшими Герберштейна в 1526 году, и с визитом Поссевино Ватикан связывал вполне определенные надежды - посредничество, как полагали в Риме, должно было создать благоприятные условия если не для полного обращения в католичество Василия III и Ивана Грозного, то хотя бы для принятия ими Флорентийской унии; на худой конец, они надеялись добиться от них разрешения строить в России католические храмы. В обмен на это Ватикан мог бы способствовать заключению более выгодного для Москвы мирного договора. Естественно, что в Вильно и Кракове стремились показать неосуществимость подобных планов, решительную и бескомпромиссную враждебность русских государей к католикам и тем самым, продемонстрировав посредникам иллюзорность питаемых ими надежд, склонить их к отстаиванию прежде всего интересов короля. Потому-то, вероятно, в беседах, которые королевские дипломаты вели с Герберштейном и Поссевино, проезжавшими по дороге в Москву через польские и литовские земли, и всплывала легенда о царском рукомойнике. В письме к царю папский легат невольно проговорился еще об одном, не считая книги Герберштейна, источнике своих сведений: рассуждения о вредном обычае завершаются фразой о том, что «это не любо» и Стефану Баторию. Следовательно, вопрос обсуждался с самим королем либо с его приближенными, и вряд ли тема была затронута случайно. Можно даже предположить, что как раз при польском королевском дворе и объяснили папскому посланцу всю важность короткого сообщения Герберштейна. Объяснили, дабы побудить отказаться от поездки в Москву и участия в переговорах вообще или по крайней мере от защиты интересов русской стороны. Но Поссевино сделал из этого собственные выводы. На пути осуществления его миссионерских замыслов царский рукомойник был значительным препятствием, и пункт об отказе от него легат включил в свою программу-минимум, которую выдвинул, не добившись большего.

Отметим еще одну деталь. Собственно говоря, у Поссевино и речи не ведется о том, что царь обмывает руку именно после целования ее послами. Поскольку сам он этой процедуры не видел, полагая, будто для него сделали исключение, а слышал, видимо, разное, то и выражается весьма неопределенно. По его словам, получается, что Грозный на аудиенции во время беседы с иностранными дипломатами просто моет обе руки. Историческая фигура, с которой в данном случае проводится параллель, прямо не называется, хотя и подразумевается - это Понтий Пилат; имеется в виду не умывание, а символическое омовение. Царь таким образом не очищает одну только оскверненную поцелуем руку, а как бы избавляется от греха, состоявшего в самом общении с католиками. Не физическая нечистота смывается водой, что еще можно было бы стерпеть, но скверна духовная, перед богом свидетельствуется вынужденность греховного разговора с еретиками и отступниками от истинной веры. Во всяком случае, из рассуждений Поссевино следует именно такая интерпретация этой процедуры.

Но если дело не в поцелуе, то обвинение папского легата вообще утрачивает смысл: ведь с иноверцами русские государи общались не только в приемной палате. Если же, как считает Поссевино, умывание рук было акцией демонстративной, предпринимаемой исключительно перед западноевропейскими дипломатами с намерением унизить тех государей, то достаточно сопоставить текст его поздних записок с письмом, поданным Ивану Грозному непосредственно в Москве, чтобы убедиться в следующем: зловредный обычай изображается в них по-разному, одно сообщение противоречит другому.

В письме говорится, что царь, беседуя с послами, «руки себе перед ними омывает». Но в записках рисуется картина совсем иная: эта процедура происходит не в присутствии послов, а «после их ухода». На основании собственного опыта и разъяснений, данных боярами, Поссевино неохотно признает, что столь ненавистный ему обычай публичного оттенка не имеет, совершается в частной обстановке и не входит в церемониал аудиенции. Никакой, следовательно, обиды для послов нет в царском умывании.

Тем не менее Поссевино заносит в свои записки пространное сообщение о нем. С какой целью? Очевидно, с той же, какую преследовали и его польско-литовские собеседники. Не добившись успеха в попытках примирить Ивана Грозного с католичеством (на устроенном диспуте о вере царь в ярости назвал папу римского «волком»), Поссевино стремился показать, что неудача постигла его в силу объективных причин, из-за необычайной враждебности русских государей к иностранцам, и в частности к католикам, а не по его, Поссевино, вине; сам он сделал все возможное. Упоминание о пресловутом рукомойнике, в существовании которого папский легат, возможно, начал уже сомневаться, должно было помочь ему оправдать перед Ватиканом неуспех собственной миссии.

Попробуем разобраться в происхождении этой странной легенды, которая на протяжении двух столетий использовалась в антимосковской пропаганде и дожила до наших дней.

Во-первых, несомненна аллюзия на евангельскую легенду о Понтии Пилате - это, так сказать, источник умозрительный. Во-вторых, за рукомойник могли принимать (или намеренно выдавать за него) стоявший в приемной палате кувшин с вином или медом для угощения послов, поскольку угощение следовало не всегда, а назначение кувшина было понятно не для всех. А. Олеарий, посетивший Москву с составе голштинского посольства в 1634 году, тоже говорит о царском рукомойнике и лохани, хотя сам процедуры умывания рук не видел, а ссылается опять же на Поссевино и Герберштейна. Вместе с тем он оставил сделанный по памяти рисунок, изображавший аудиенцию у Михаила Федоровича. На этом рисунке справа от трона действительно помещен некий сосуд, больше, правда, похожий не на рукомойник («рукомой»), имевший обычно форму высокой кружки с носиком, а на восточный кумган. Но стоит он не в лохани, о которой под воздействием, очевидно, Поссевино пишет Олеарий, а на блюде, едва ли пригодном для умывания; рисунок в книге голштинского дипломата противоречит его же тексту. Описывая аудиенцию у Михаила Федоровича и царский рукомойник, Олеарий подробно пересказывает соответствующее место из записок Поссевино: иными словами, он увидел то, что заранее готов был увидеть.

И еще одно косвенное свидетельство в пользу того, что умывание рук на аудиенции принято не было. Если в самом деле слухи о нем имели бы настолько широкое распространение, что, как пишет Поссевино, западноевропейские монархи из-за этого даже собирались разорвать отношения с Москвой, то вряд ли те же монархи стали бы посылать русским государям рукомойники в качестве дипломатических подарков. Например, в 1648 году Алексей Михайлович получил сразу два таких подарка - от польского короля Яна Казимира и от шведской королевы Христины. В 1676 году царю привезли драгоценный рукомойник австрийские послы; посылались в дар золотые и серебряные лохани. По-видимому, так же обстояло дело и в XVI в.

Возвращаясь к запискам Поссевино, отметим, что сочинения западных дипломатов, посещавших Россию в XVI–XVII вв., изобилуют неточностями и преувеличениями, порой вполне сознательными преувеличениями. Зачастую эти книги достаточно выразительно демонстрируют отсутствие у автора желания проникнуть в особенности жизни и быта другого народа, понять чужую систему ценностей, хотя неправильно было бы это одинаково относить к умному и наблюдательному Герберштейну и, скажем, к Барберини, не заметившему в России ничего, кроме собственных неудобств. Но отдельное преувеличение или предвзятое толкование какого-то факта - это еще не легенда. Любопытны именно легенды, переходившие из уст в уста, из книги в книгу. Иногда они могли играть чисто развлекательную роль, но нередко использовались и в публицистике, направленной против Российского государства. И не случайно материалом для них служил посольский обычай, способный выразить политическую идею не в слове, не в отвлеченном понятии, которое не затрагивает воображение и доступно немногим, а куда более зримо и впечатляюще - через символическое действие, церемонию, поступок.

Среди историков существуют различные мнения о том, традиции какой страны повлияли больше всего на характер придворного посольского обычая Кремля XV-XVII вв. Одни исследователи говорят о влиянии Золотой Орды, в течение двухсот лет насаждавшей свои порядки на Руси, другие, в свою очередь, полагают, что основы церемониала закладывались под влиянием Византии. Многие же считают, что только Европа могла дать пример для русских «варваров». Иностранцы, в свою очередь, видели сходство основополагающих кремлевских правил общения с дипломатами с церемониалами восточных стран, в частности, Персии и даже Китая.

Проведенный сравнительный анализ норм московского обычая с опытом, привнесенным из других источников, приводит к выводу о том, что самобытность русской церемониальной практики кроется именно в многообразии повлиявших на ее формирование факторов. Русь в силу своего географического положения всегда ощущала на себе влияние и Европы, и Азии, одновременно воспринимая тот иностранный опыт, который отвечал запросам русской политической элиты в конкретные исторические периоды. В то же время важное значение играли опыт, накопленный междукняжеской дипломатией удельного периода, культурные традиции Руси, влияние православия.

Собственно посольский обычай при Московском дворе стал складываться в стройную систему протокольных норм при великих князьях Иване III и Василии III Ивановиче, т.е. в конце XV - начале XVI вв. Именно в этот период сформировались все исторические условия, приведшие к возвышению Московской Руси, ее собиранию в единое сильное государство, ставшее равноправным партнером и самостоятельным игроком на международной арене.

Этому способствовали и сильная личность Ивана III, и его женитьба на племяннице последнего византийского императора Софье (Зое Палеолог), и освобождение от ордынского ига в 1480 г., и принятие на себя Москвой роли оплота и твердыни православия после завоевания турками Царьграда (Константинополя) в 1453 г. Все эти факторы, сложившись воедино, привели к формированию новой самостоятельной внешнеполитической линии, направленной на защиту интересов Москвы, на возвращение исконно русских земель, Киевской Руси - «земель отчичей и дедичей», на налаживание по возможности дружеских связей с иностранными государствами. В результате такой активной внешнеполитической деятельности, по словам С.М. Соловьева, «державы Западной Европы узнают, что на северо-востоке существует обширное, самостоятельное Русское государство кроме той Руси, которая подчинена польским королям, и начинают отправлять в Москву послов, чтоб познакомиться с новым государством и попытаться, нельзя ли употребить его средства для общих европейских целей» Соловьев С.М. «История России с древнейших времен». - М.: ООО «Изд-во АСТ». - T. V.; Харьков: «Фолио», 2001. - С. 7.. С этого времени, то есть с последней четверти XV в., начинается интенсивный и регулярный обмен послами между Москвой и иностранными державами.

Все это вынуждало великих князей и бояр скорейшим образом вырабатывать такой посольский церемониал, который бы отвечал новому образу русских государей. При этом церемониал эволюционировал от патриархальной простоты времен царствования Ивана III до громоздкой торжественности и византийской пышности кремлевских приемов при Иване Грозном и в более поздние времена.

Нет сомнений в том, что московский посольский обычай формировался не на пустом месте и отнюдь не в отрыве от международного опыта того времени. Совершенно нельзя согласиться с авторами тех исследований по истории посольского церемониала допетровской Руси, которые считали его европеизированным подобием золотоордынской практики обращения с иностранцами, да еще и с использованием персидских и китайских элементов. Причем, как уже отмечалось, этой точки зрения придерживались не только западноевропейские, но и российские исследователи, активно занимавшиеся этой проблемой в XIX - начале XX вв. См., напр., Веселовский Н.И. «Татарское влияние на русский посольский церемониал в московский период русской истории». - СПб., 1911. - С. 20.; Рихтер А. «Исследование о влиянии монголо-татар на Россию». Отечественные записки, 1825 - Ч. XXII. - № 62; Веневитинов М.А. «Русские в Голландии. Великое посольство 1697-1698 гг.». - М., 1897. - С. 141-142.. По сведениям, сообщаемым известным русским историком В.И. Саввой, это мнение, широко распространенное в Европе, впервые высказал еще в 1739 г. француз Руссэ.. Не вдаваясь в дискуссию на тему о происхождении посольского обычая Кремля, которая требует отдельного исследования, что выходит за рамки данной работы, можно только отметить, что уже ко второй половине XV в. с восшествием на великокняжеский престол Ивана III и с фактическим началом формирования централизованного Московского государства, перед боярами встала задача выработки таких церемониальных норм, которые соответствовали бы новым внешнеполитическим целям московских государей и отвечали бы возросшему значению Москвы, как равноправного игрока на международной арене. Понятно, что боярский Кремль поэтому перенимал все самые достойные, отвечавшие его пониманию величия русского государя, нормы из зарубежной церемониальной посольской практики, доступные в то время в Москве.

В этой связи абсолютно неправильно утверждать о наличии в посольском обычае лишь золотоордынского влияния. Нет, сформировавшийся в XV-XVII вв. церемониал общения с иностранными дипломатами включал в себя также элементы обычаев, выработанных еще в домонгольский период, в эпоху междукняжеской дипломатии XI-XIII вв. и опыт контактов с Великим княжеством Литовским, как и с Персией и Китаем. Несомненно, немалое влияние на посольский обычай Москвы оказали церемониалы тысячелетней Византийской империи, после крушения которой в 1453 г. в результате захвата турками Константинополя (Царьграда), Москва взяла на себя роль ее преемника, хотя бы в том, что касается сохранения и защиты православия. Однако, и в этом случае, после внимательного изучения источников, нельзя говорить о каком-то прямом влиянии византийского опыта. Ведь непосредственные дипломатические контакты Руси с Византией относятся к домонгольскому периоду русской истории и они вряд ли оставались в памяти поколений, живших уже в конце XV в. Не соответствует действительности и мнение о том, что византийские традиции были привнесены в московскую посольскую практику теми немногочисленными греками, которые приехали в Москву вместе с великой княгиней Софьей (Зоей Палеолог). Хотя Н.М. Карамзин и признавал, что они «способствовали велелепию нашего двора сообщением ему пышных обрядов византийского» Карамзин Н.М. История государства Российского. В 2-х кн. (12 т.). / Вступ. статья Ю.Лотмана. - СПб., 2003. - Кн. 1. - Т. VI. - С. 687.. А известный английский историк Э. Гибон в 1776 г. вообще утверждал, что церемонии византийского двора, вынуждавшие послов падать ниц перед императором, кланяться и трижды касаться лбом пола, «до недавнего времени сохранялись у князей Московии, то есть России». Гиббон Э. Упадок и разрушение Римской империи. - М.: ЗАО «Центрполиграф», 2005. - С. 744.

В то же время можно с уверенностью говорить, что византийский опыт все же сыграл свою и немалую роль при формировании основополагающих, фундаментальных принципов посольского церемониала Кремля того периода. Только влияние это оказывалось опосредствованно, через западноевропейские государства. «Византийцы учили дипломатии Венецию, а с венецианцев брали пример итальянские города, Франция и Испания и в конечном итоге вся Европа», - так очень верно писал известный английский дипломат и историк Гарольд Никольсон. Никольсон Г. Дипломатическое искусство. - М.: Изд-во Инс-та международных отношений, 1962. - С.51. Под всей остальной Европой в определенной степени можно понимать и Московию XV в. Пусть с опозданием почти в 250 лет, но Москва стала в это время равноправным партнером многих западноевропейских столиц. Уже Иван III с полным сознанием собственного достоинства определял свои отношения с иностранными монархами, как государя независимого, им равного. Подобный подход вызывал необходимость использования во внешних сношениях русских великих князей и царей, как династии Рюриковичей, так и Романовых, такого посольского обычая, который бы ни в чем не умалял значения и величия московского государя. Конечно же это было важным цивилизационным шагом вперед, одним из достижений, потребовавших немалого ума, проницательности и изобретательности русских правителей и бояр XV-XVII в. Формирование в Москве самобытного посольского церемониала, основанного на общепринятых в Европе нормах, было тоже частью того курса на создание единого и могущественного российского государства, который проводился в жизнь Кремлем, начиная со второй половины XV в. Это очень важно сознавать для понимания истоков и корней современной протокольной дипломатической практики России.

Изучение темы данного исследования приводит к выводу о том, что основополагающие - тогда церемониальные, а сейчас протокольные принципы и правила - как в Европе, так и в России происходили из одного и того же источника, которым было огромное наследство Византийской империи, унаследовавшей, в свою очередь, еще более древние традиции эпохи Древнего Рима.

Влияние классического византийского опыта видно во многих элементах посольского обычая средневекового Московского государства. Обычной практикой были чествования послов и одновременно лишение их свободы, демонстрация им множества войск, толп народа и богатства страны, даже в периоды ее упадка. В уже упоминавшемся сборнике сведений об иноземных сношениях Византийского двора - книге «О церемониях Византийского двора» (Х в.), в статье «Как надо посылать и принимать посольства» сказано: «Чужеземных послов следует принимать с почетом и щедростью, со слугами их следует быть осторожными, чтобы они путем расспросов не приобрели каких-либо сведений от кого-нибудь. Послам соседних держав надо показывать не богатства свои и красоту женщин, но свою многочисленность и боевые силы» Савва В.И. Указ. соч. С. 182...

Еще одно возможное кремлевское заимствование из посольских церемониалов Византии было то, что, как и император, московский государь сам не вел переговоров с послами, за него это делали вельможи.

Влияние византийского церемониала, видимо, могло сказаться и на кремлевском обычае устраивать обед в честь послов, но не сажать их за один стол с правителем. Это было одной из непреложных норм придворного церемониала Византии, какую бы честь до этого послам не оказывали. Императоры, как в последствии и московские князья, посылали почетным гостям блюда со своего стола, а на прощание дарили им богатую одежду. Гиббон Э. Указ. соч. С. 744.

Схожа в целом практика обращения с послами в Византии с той, что применялась в Московском государстве в XV-XVII вв. Послы иностранных держав, пересекавшие византийскую границу, брались империей на полное бесплатное содержание. Послам предоставлялись транспорт, продовольствие, жилье. «Да приходячи Русь слюбное емлют, елико хотячи», - так говорится об этом в летописи «Повести временных лет» Сахаров А.Н. Указ. соч. С. 111.. Послам выделялся сопровождающий - «царев муж», который следовал с послами как в столицу, так и обратно до границы, составлял списки членов посольства, определял их на постой. Существовал определенный порядок въезда послов в город, не говоря уже о церемонии аудиенции у императора и ведения переговоров.

Н.И. Костомаров относит к византийскому влиянию «громкий титул царя, целование монаршей руки, появление придворных чинов: ясельничаго, конюшаго, постельничаго» Костомаров Н.И. Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей. - М.: Мысль, 1993. С. 147...

Сама суть внешней политики Византии, стремившейся к гегемонии в своих отношениях с другими государствами, противоречила стремлению русских к выстраиванию такой внешней политики и, соответственно, такого посольского обычая, которые бы обеспечивали равноправное положение Московского государства среди зарубежных держав и ни в чем не умаляли бы чести его государя. Византийская дипломатия, помогавшая удерживать под властью гигантской империи десятки государств, некоторые из которых (например, Армения) были намного древнее Византии, отличалась изощренностью, а зачастую и коварством. В своих отношениях с другими странами Византия стремилась вести себя как официальная преемница Римской империи, господствовавшей над всем цивилизованным миром. Все другие государства рассматривались ею как варварские, у которых не нужно было учиться чему-либо. Отсюда и византийская двуличность во внешнеполитических действиях. Устанавливая союз с какой-либо страной, Византия одновременно налаживала отношения и с противниками этой страны, сплошь и рядом, когда это было ей выгодно, помогала им бороться с официальными союзниками.

Посла, в переговорах с которым были заинтересованы, всячески обласкивали, одаривали, показывали достопримечательности столицы и окрестных мест, водили в бани, брали на охоту, угощали. К неуступчивым же проявляли открытое пренебрежение, плохо кормили, содержали в неудобных помещениях, а то и под стражей. Зачастую оскорбляли послов, угрожали расправой.

В свою очередь, иностранцы, сталкиваясь с византийскими сановниками и дипломатами, считали, что хитрость, спесь, льстивость и расчетливость присущи и им, и другим жителям империи. «Греци льстивы и до сего дня», - отмечалось в русской летописи Литаврин Г.Г. Как жили византийцы. - М.: Наука, 1974. - С. 167..

Подписывая договоры о «мире и любви», византийцы в то же время вели себя двулично, договариваясь с печенегами о совместных действиях против русских. Результатом такого сговора, например, стало убийство печенегами князя Святослава, возвращавшегося в Киев после войны с болгарами, которую он вел по просьбе Византии в соответствии с обязательствами, взятыми Русью при заключении договора между князем Олегом и Византией и подтвержденным в договоре с князем Игорем.

Так что права известная исследовательница истории Византии и Ближнего Востока Н.В. Пигулевская, писавшая, что «Византия со своей цивилизацией несла и яд вероломства, унижений, насилия, процветавших в ней» Пигулевская Н.В. Ближний Восток, Византия, славяне. - М.: Наука, 1976. - С. 148..

Чтобы понять, что в целом посольский обычай мог перенять из опыта золотоордынской практики обращения с послами, обратимся к источникам. Сведения о том, как принимали иностранцев в Золотой Орде и как относились монгольские завоеватели именно к русским великим князьям и послам, содержатся в записях посла папы Иннокентия IV, монаха Плано Карпини, посетившего Золотую Орду в 1246 г., посла французского короля Людовика IX, монаха Гильома де Рубрука к хану Мангу в 1253 г., в книге польского историка начала XVIII в. Й. Длугоша, а также в сочинениях Михалона Литвина и в воспоминаниях австрийского посла Сигизмунда Герберштейна, побывавшего в Москве в 1517 и 1526 гг. Все авторы отмечают в татарском посольском церемониале необычайную «надменность, тщеславие, пышность на стороне принимающих и унижение, знаки рабской покорности - поклоны, коленопреклонения на стороне порабощенных» Савва В.И. Указ. соч. С. 214.. Об унижениях со стороны золотоордынских послов, которые испытывал еще во второй половине XV в Иван III, пишет С. Герберштейн, замечая, что «как не могущественен был московский великий князь, а все же вынужден был повиноваться татарам. Когда прибывали татарские послы, он выходил к ним за город на встречу и стоя выслушивал их сидящих» Герберштейн С. Записки о московитских делах./ Ред и пер. А.И. Малеина. - СПб., 1908. - С. 16...

Поэтому все серьезные исследователи сходятся во мнении о том, что московский посольский обряд никак не мог копировать золотоордынский, т.к. тот отражал в себе отношения господ к холопам.

Возможные заимствования из церемониальных обрядов Золотой Орды видятся, прежде всего, как представляется, в запрещении послам являться на аудиенцию в Кремль с оружием. Не исключено, что влияние Востока сказалось и на обычае устанавливать охрану (рынд) вокруг трона и во время пиров. Такого в европейской протокольной практике не наблюдалось.

Некоторые иностранцы находили общие черты в обращении с дипломатами в Московском государстве, Персии и Китае. И там, и там иностранцам запрещалось пересекать границы государства, предварительно не уведомив о своем прибытии воеводу близлежащего города, который обязан был, в свою очередь, отправить гонца в столицу и дождаться соответствующих царских указаний. Общим правилом для Московии, Персии и Китая был обычай брать иностранное посольство на полное государево содержание Олеарий А. Описание путешествия в Московию / Пер. с нем. А.С. Ловягина- Смоленск: Русич, 2003. - С. 26.. В то же время следует признать, что русский посольский обычай кардинальным образом отличался от церемониалов деспотий, как по духу, так и по содержанию. Целование ноги правителя, коленопреклонения - все это было чуждо Москве. «Не признавая подчиненности между независимыми государями, - отмечал В.И. Савва, - московские государи не только не представляются последователями восточного посольского обряда в том виде, как он практиковался у татар, персов и других восточных народов, но, наоборот, насадителями западно-европейского посольского обряда, потому что соблюдали его в сношениях с некоторыми мусульманскими государями.» Савва В.И. Указ. соч. С. 269.

Таким образом, следует согласиться с выводом автора раздела о московской дипломатии XVII в. в «Истории дипломатии» С.В. Бахрушина: «Весь московский «посольский обряд» резко отличается и от восточного, и от византийского» История дипломатии. - Т. 1. - С. 236..

В связи с непохожестью посольских обычаев России и других стран (что отмечали западные послы относительно посольских обычаев своих стран, а восточные послы - относительно своих обычаев) очень важно выяснить, что именно кремлевский посольский церемониал перенял из древнерусских посольских обычаев. Летописи XI-XIII вв. однозначно свидетельствуют о том, что обмен послами между русскими князьями был нормальной формой общения. Определяющим элементом, оказывавшим влияние на церемониал посольских приемов, было то, что русские князья придерживались таких форм дипломатических переговоров, которые были выработаны еще ранее, до распространения на Руси письменности. Русские князья в исключительно редких случаях «пересылались между собой грамотами», в подавляющем большинстве описываемых примеров они «ссылались речами».

Так как послу поручалось передать не грамоты, а «речи», то есть фактически прямую речь его князя, то соответственно и прием посла был довольно простым. Посол приезжал к князю, к которому его послали, и перед тем как передать порученные ему «речи», объявлял: «тако ти молвит князь» или «а тако ти глаголет».

В древнерусской посольской практике, соответственно, не было и церемониала передачи послом верительной грамоты. Но обмен другими дипломатическими грамотами осуществлялся. Так, Владимир Мономах посылал в XII в «грамотицу» князю Олегу Святославовичу. Лихачев Д.С. Русский посольский обычай XI-XIII веков. Исторические записки. - М.: Наука, 1946. - Т. 18. С. 34. В древнерусских летописях осталась запись о том, что в 1164 г. епископ Антон, «родом гречин», прислал с послом грамоту князю Святославу Всеволодовичу.

Говоря о возможном влиянии древнерусского посольского обычая на посольский церемониал XV-XVII вв., можно отметить, что отдельные его элементы зарождались именно в XI-XIII вв. Хотя сами эти обычаи носили скорее характер народной обрядности. Обязательными элементами было встретить гостя (посла), усадить, выслушать его, дать ему ответ, угостить трапезой, предоставить ночлег и с честью отправить назад.

Форма дипломатического контакта посредством обмена устными обращениями («ссылки речами»), естественно, предполагала отсутствие какой-либо сложной процедуры общения князей с послами. Это были беседы в узком кругу в присутствии ближайших советников или наедине. В Лаврентьевском списке древнерусской летописи сохранилось описание поездки в 1097 г. посла князя Давыда попа Василия к князю Васильку Теребовльскому. Когда посол передал поручение своего князя, и «сказал мне Василько: «поседи мало». Повелел слуге своему идти вон, и сел со мною с глаза на глаз, и начал говорить мне…». Примерно так же общался с послами и Иван III спустя 400 лет.

Так же, как в XV-XVII вв., послам и в XI в. давались наказы о том, как должен себя вести посол в том или ином случае, поручалось передать поклон и спросить о здоровье. Наставляя своего посла к Юрию Долгорукому, князь Вячеслав Киевский в 1151 г. говорил: «поеди к брату Гюргеви, брата от мене поцелуй» Там же.. Это напоминает церемониальную практику XV-XVII вв., когда вопрос государя о здоровье монарха, направившего посла, считался обязательным элементом посольского церемониала.

Весьма обоснованной кажется точка зрения некоторых историков относительно того, что большое влияние на русский посольский церемониал оказывал опыт общения Москвы с Великим княжеством Литовским До объединения с Польшей Литва была фактически русским государством. 90% всей его знати - русские по своему происхождению (см. Бушков А., Буровский А. Россия, которой не было. - Красноярск: Бонус, М.: Олма-пресс, 2000. - С. 213)... Обмен послами между ними был довольно интенсивным. Несомненно, что в ходе контактов с литовскими дипломатами происходила наработка тех навыков, которые затем Кремль ввел в норму своей церемониальной практики. Литовские же протокольные обычаи мало чем отличались от общепринятых в Западной Европе.

На формирование классического допетровского придворного посольского церемониала, конечно же, большое влияние оказывал практический опыт, получаемый московскими послами непосредственно в столицах иностранных держав. По мере роста могущества Московского государства, укрепления его авторитета росло и понимание необходимости поддержания чести и достоинства государя. Поэтому московские бояре отмечали любой нюанс в обхождении с русскими послами при иностранном дворе, скрупулезно фиксируя это в посольских книгах. В дальнейшем эти записи становились сводом прецедентов, использовавшихся при приеме иностранных послов в Москве.

Накапливавшийся опыт в течение веков постепенно складывался в упорядоченную систему, которая и стала придворным посольским обычаем. Главной и характерной чертой его была демонстрация равенства между московским правителем и зарубежными государями. На протяжении веков перед посольскими дьяками стояла одна задача - ни в коем случае не умалить достоинства московского самодержца. Большой ошибкой было также воздать другим государям больше почета, чем они заслуживали по представлению великого князя или царя. Интересна точка зрения дореволюционных исследователей посольского обычая, в соответствии с которой «Москва сообразовывалась с относительным достоинством иноземных государей, распространяла на них взгляды местничества и в соответствии с этим устанавливала приемы и обращения с их послами» Московский Кремль в старину и теперь. С. 160...

В 1532 г. при приеме Хозеи Уссеина, посла индийского царя Бабура, великий князь Василий Иванович «не говорить приказывал о братстве с ним», ибо не знал, равен ли ему этот индийский государь, самодержец ли он или просто «урядник» Индийского царства Московский Кремль в старину и теперь. С. 160..

Царь Иван Грозный также отказывал в названии брата польскому и шведскому королям, считая их ниже себя, как государей не по «Божьему изволению, а по многомятежному человеческому хотению», то есть не прирожденных, а избираемых подданными Соловьев С.М. Указ. соч. - Т. 6. - С. 877..

На том же основании азиатских послов при московском дворе принимали иначе, чем европейских. Но по мере того, как менялось взаимное отношение государей, менялся и церемониал приема их послов.

Во времена владычества татар, как уже отмечалось ранее, московский князь, по словам путешественника Михалона Литвина, должен был встречать посланца хана за Москвою: пешим вести за уздцы его коня, с которого тот не слезал; ввести посла во дворец, посадить его на свой престол и коленопреклоненно слушать его посольство. Московский Кремль в старину и теперь. С. 160.

После освобождения от золотоордынского ига московские князья стали смотреть на бывших владык как равные им, и в приеме ханских послов не осталось и следа прежнего унижения. Еще менее церемонились с послами ногайскими, калмыкскими и др.

В XVII в. московские цари чувствовали себя неизмеримо выше и крымского хана, и других восточных владык, с которыми приходилось иметь им дело; соответственно с этим и весь обряд приема вылился именно в форму отношения высшего с низшим.

В XVI-XVII вв. в Кремле уже сложилась своеобразная, устраивающая московских царей иерархия иностранных государей. В соответствии с этой иерархией строился и сложный кремлевский посольский церемониал. К середине XVII в. порядок, в котором рассматривались иностранные послы по степени значимости их монархов для московского двора, был примерно следующим:

• 1. Император Священной Римской империи
• 2. Король Польши
• 2. Король Англии
• 4. Король Швеции
• 5. Король Дании
• 6. Генеральные штаты соединенных Нидерландов
• 7. Король Франции
• 8. Король Испании
• 9. Король Португалии
• 10. Турецкий султан
• 11. Персидский шах
• 12. Крымский хан
• 13. Калмыкский хан и др Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. Современное сочинение Григория Котошихина.- СПб., 1884. - С. 39-41..

К послам государей, равных по положению с великим князем, применялся принцип равенства отношений. Любые нарушения церемониальных правил иностранным двором в отношении московского посла рассматривались в Москве как попытка умалить достоинство русского государя. С послом монарха, допустившего такое обращение с московским посланником, Кремль расплачивался адекватно.

Князь Мосальский, присланный в Москву польским королем в 1487 г., не спросил московского великого князя о его здоровье и не привез ему от короля подарков - за это и Михаилу Еропкину, посланному в 1488 г., не было наказано спросить польского короля Казимира о его здоровье и поднести ему подарки. Отпуская Еропкина, король не передал великому князю поклон. Тогда и Иван III, прощаясь с Мосальским, в следующий его приезд в Москву, также не передал поклон королю. Такой же казус имел место и в отношениях Москвы с сыном австрийского императора Фридриха II, королем римским Максимилианом. В 1492 г. Иван III, отправляя к нему посла грека Траханиота, не приказал передать ему поклон, так как его посол, будучи в Москве, «не правил» поклон великому князю от короля. И наоборот, в 1490 г., когда посол Траханиот, отправленный Иваном III к Максимилиану, донес, что тот оказал ему великую честь, выслав своих вельмож за пять верст на встречу, а на аудиенции «сам встречал его, сступив со своего места ступени три, четыре, да руку подавал стоя», а затем «посадил против себя на скамейке близко», то и Иван III приехавшему послу Георгу фон Турну оказал такие же почести: выслал ему навстречу посадника Юрия Хозяка, стоя подал послу руку и посадил его «около себя близко на скамейке» Памятники дипломатический сношений России с державами иностранными (далее - ПДС). - СПб., 1851. - Т.1. - С. 24-26..

В 1613 г. император, принимая российских посланников Степана Ушакова с дьяком Заборовским, при имени государя не встал, а лишь «маленко приклонился и шляпу сымал», а, отпуская их, «приказывал к государю челобитье сидя». То, что Ушаков и Заборовский не возразили против этого, было им в Москве поставлено в вину, а посланному к императору в следующем 1614 г. Ивану Фомину был дан подробный наказ, что делать и что говорить, чтобы не допустить подобного умаления чести своего государя ПДС. - Т. 2. - С. 925..

В силу подобных инструкций московские послы с упорством отстаивали свои права и честь как представители московского государя, добиваясь своего, иногда после продолжительнейших пререканий, предпочитая совсем прервать сношения, чем поступиться честью царя.

Вместе с тем нелишне отметить, что твердость придворных в отстаивании данных им инструкций была прямо пропорциональной тому наказанию, которое их ждало от государя в случае их нарушения. Так, за вышеописанную провинность посланников Ушакова и Заборовского по распоряжению царя били плетьми.

Вот еще один пример суровости наказания для послов за нарушение царского указа, который нам оставил С. Герберштейн в 1526 г. Он описывал случай, произошедший с боярином великого князя Василия III Третьяком Далматовым, которого великий князь назначил послом к императору Максимилиану. «Ему приказали уже готовиться к отъезду. Третьяк стал отговариваться недостатками в средствах на путевые издержки и тому подобное; его тотчас схватили и отправили на Белоозеро в вечное заточение, где он и умер в самом несчастном положении. Движимое и недвижимое его имение князь отобрал за себя и, несмотря на то, что получил до трех миллионов флоринов наличными, братьям и наследникам он не дал ни полушки».

Со времени Василия III, т.е. с начала XVI вв., устои посольского церемониала оставались в общем и целом неизменными. Но те нравы и обычаи, которые царили в Кремле при Иване III и Василии III, становились все более архаичными к концу XVII в. О том, насколько живуча была приверженность традициям у русской политической элиты, свидетельствует тот факт, что еще в 1675 г., т.е. всего за двадцать лет до начала петровских реформ, царь Алексей Михайлович издал указ: «Стольником и Стряпчим и Дворяном Московским и Жильцом…, чтоб они иноземских, немецких и иных извычаев не перенимали, волосов у себя на голове не постригали, також и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили, и людям своим потомуж носить не велели; а буде кто впредь учнет волосы подстригать и платье носить с иноземского образца, или такоеж платье объявится на людях их, и тем от Великого Государя быть в опале, и из вышних чинов написаны будут в нижние чины» Забелин И.Е. Домашний быт русских царей в XVI и XVII веках. 3-е изд. - М.: Издание А.Д.Ступина, 1915. - С. 442. - Т. 1, ч. 2..

Некоторые попытки реформировать кремлевские церемониалы предпринимались при Борисе Годунове, который мог позволить себе небывалое обращение с иностранцем на аудиенции и на обеде в его честь. Принимая в Золотой палате в Кремле принца Ганса, брата датского короля, царь Борис и царевич Федор встали с тронов, обняли принца, посадили рядом с собой и долго с ним беседовали. За обедом в Грановитой палате принц сидел за одним столом с государем. А во время пира царь и царевич сняли с себя драгоценнейшие алмазные цепи, подарили ему их, а также два золотых, украшенных яхонтами ковша, несколько серебряных сосудов, меха и одежду. Понятно, что принц был не простым послом, а женихом царской дочки, тем не менее, подобное обращение с ним выходило за рамки любых привычных кремлевских церемониалов.

Придворный посольский церемониал на протяжении XV-XVII вв. сложился в систему правил, обрядов, традиций, которая нигде не будучи прописана, тем не менее соблюдалась досконально, до последнего слова и жеста. Как мы уже наблюдали, с течением времени менялись некоторые элементы дипломатического церемониала, они неизбежно подстраивались под индивидуальные черты отдельных государей. В то же время основы схемы приема иностранных послов, заложенные при Василии III, оставались незыблемыми. Причина крылась в том, что не менялось принципиальное отношение к иностранным послам в целом. Они по-прежнему оставались чужими людьми, таившими в себе и в своем поведении опасность для устоев власти, в особенности, для боярского строя. В большей своей массе, оставаясь необразованными, без знаний европейской культуры, языков, бояре справедливо опасались конкуренции иностранцев, как правило, обладавших всеми этими качествами. С другой стороны, бояре сами были порождением того общественного строя, который существовал в тот период в Московском государстве. А он, несмотря на отдельные реформы, менялся медленно.

Важнейшая задача церемониала заключалась в поддержании царской «чести» в глазах и иностранцев, и москвичей. Таким образом, осуществлялся один из важнейших принципов средневековой дипломатии, согласно которому ущемление достоинства правителя в лице его официальных представителей было равносильно ущемлению чести государства. Недаром послы, уезжавшие в другие страны, также говорили: «Самое большое дело - государскую честь остерегать; за государскую честь должно нам всем умереть» Белокуров С.А. Указ. соч. С. 69.. Тем же принципом руководствовались и кремлевские придворные, имевшие отношение к любым контактам с чужеземцами в Московском государстве.