Малая подорожная. Франциск Скорина: биография, личная жизнь, книги, интересные факты из жизни. Акафист св. Архистратигу Михаилу и Бесплотным Силам

Время, когда были переведены первые акафисты с греческого языка на славянский, точно неизвестно. Неизвестны и первые переводчики их. В славянских рукописях акафисты появляются с XII века, в печати – с 1491 года. Печатные славянские акафисты были занесены в Россию от южных и западных славян. За период времени от появления первого акафиста на славянском языке и следующих за ним, занесенных в Россию или в ней составленных, до учреждения Святейшего Синода, известны в рукописях и старопечатных книгах следующие акафисты: Пресвятой Богородице, Господу Иисусу Сладчайшему, Успению Пресвятой Богородицы, св. Николаю Чудотворцу, св. Иоанну Предтече, св. Михаилу Архангелу и Бесплотным Силам, свв. апостолам Петру и Павлу, Святой Троице, Честному Кресту, Гробу Господню, Воскресению, Страстям Христовым, всем святым, св. Иоанну Златоусту , свв. Петру, Алексию и Ионе, прп. Сергию Радонежскому, св. великомученице Варваре и св. Алексию, человеку Божию.

1. Акафист Пресвятой Владычице нашей Богородице и Приснодеве Марии

Древнейшим славянским акафистом и более всех распространенным как в рукописях, так и в старопечатных книгах является акафист Пресвятой Богородице, введенный Церковным уставом в чин богослужения на пятой неделе Великого поста и в правило перед Причащением Святых Тайн.

Акафист Пресвятой Богородице имеется в славянских рукописях XII века. Так, он помещен на листах 264–271 Триоди постной, пергаментной рукописи № 319 Московской Синодальной библиотеки. Помещаемый в Триоди постной, следованной Псалтири, общей Минее, Каноннике, Часослове, иногда в Октоихе, этот акафист включается и в рукописные сборники акафистов. Укажем некоторые из рукописных списков акафиста.

В собрании рукописных книг Софийского собора библиотеки Санкт-Петербургской духовной академии мы встречаем акафист Пресвятой Богородице в следующих книгах: Псалтирь с восследованием (полуустав XVI века, № 55, л. 288), Псалтирь (XVI века, № 58, л. 317), Псалтирь (XVI–XVII веков, № 65, л. 108), Псалтирь (полуустав XVI века, № 74, л. 324), Псалтирь (полуустав 1-й половины XVI века, № 76, л. 454), Октоих (XIII века, № 122, л. 70), Часослов (полуустав XV–XVI веков, № 1121), Часослов (полуустав XVI века, № 1122), Часослов (полуустав XVI века, № ИЗО, л. ИЗ), Часослов (полуустав XVI века, № 1131, л. 85).

В Кирилло-Белозерской библиотеке Санкт-Петербургской духовной академии рассматриваемый акафист встречается в рукописях: Псалтирь с восследованием (полуустав XV века, № 4/261), Канонник (полуустав XVI–XVII веков, № 164/421, л. 59 об. – 80 об.), Канонник (XVI–XVII веков, № 165/422, л. 27–46), Канонник (XVI–XVII веков, № 170/427, л. 19 об. – 29), Канонник (XVI века, № 171/428, л. 28 об. – 44), Канонник (XVI–XVII веков, № 172/429, л. 81 об. – 92 об.), Канонник (XVI века, № 186/433, л. 31 об. – 41 об.), Канонник (XVI века, № 188/445, л. 30–48), Канонник (полуустав 1614 года, № 194/451, л. 17 об. – 23 об.), Канонники XVII века (№ 233/490, л. 31–41 об.; 234/491, 235/492, л. 28 об. – 39; 236/493, л. 25 об. – 41; 241/498, л. 129–146), Святцы (полуустав XVII века, № 497/754, л. 340 об. – 357) .

В Московской Синодальной библиотеке: Устав Сийского монастыря (№ 814 (404), л. 325), Триодь постная (XVI века, № 319/423, л. 264–271), Каноны молебные (полуустав XVI века, № 430, л. 33 и след.), Службы, каноны и молитвы (№ 773/500), Каноны молебные (№ 470/503, л. 330), Собрание служб и канонов (№ 467/505, л. 111 об.).

В Московской епархиальной библиотеке: Каноны и акафисты (полуустав XVI века).

Не останавливаясь на рукописях других библиотек, так как и из приведенного списка мы видим, что акафистов Пресвятой Богородице имеется в рукописях много, отметим еще только две рукописи, содержащие акафист:

а) интересна по внешности рукопись, принадлежавшая царице Наталье Кирилловне (№ 1 Государственного древлехранилища в Московском главном архиве Министерства иностранных дел). Рукопись эта миниатюрная: страница текста в ней менее квадратного дюйма;

б) рукопись Соловецкой библиотеки (№ 416/396) любопытна в том отношении, что рассматриваемый акафист в одной рукописи тщательно написан уставом четыре раза. Помещенный на листах 19–32 «в неделю вечера», он повторяется на листах 67 об. – 81 об., 115 об. – 128 об. и 162 об. – 175 (в понедельник вечера, вторник вечера и среду вечера).

В печатных славянских изданиях акафист Пресвятой Богородице появляется с 1491 года, именно в книге «Триодь постная», напечатанной в Кракове (пергаментная рукопись XII века № 319 Московской Синодальной библиотеки). Напечатан акафист в книге «Псалтирь с возследованием» (Цетина, 1495; тетрадь 14, л. 8 и далее) (экземпляр Императорской публичной библиотеки). Помещен акафист в издании «Малая подорожная книжица», напечатанном Франциском Скориной в Вильне около 1525 года. Затем печатается акафист многократно в Триоди постной, Псалтири с восследованием, в Канонниках и акафистниках .

Текст акафиста Пресвятой Богородице как в рукописях, так и в старопечатных книгах помещается один и тот же. Замечаются особенности в правописании и изменение только некоторых мест в тексте акафиста. Помещаем текст 1-го кондака по одной рукописи и трем старопечатным изданиям акафиста:

Триодь постная:

Възбраньноуоумоу воѥводѣ побѣдьнаѩ. нъ ѩко избыв ѡтъ зълъ блгодарениѥ. въсписаѥтъ ти градъ твои бце. нъ ѩко имоущи дьржавоу непобѣдимоу ѡтъ всѣхъ мѧ бѣдъ свободи и да зовоу ти радоуисѧ невѣсто неневѣстьнаѩ.

«Псалтирь с возследованием»:

Вьзбранной воѥводѣ побѣдителнаа. ѩко избавльсе ѡтъ бѣдь. блгодарстьвнаа вьсписоую ти рабь твой бце. нь ѩко имоущи дрьжавоу непобѣдимоую. ѡтъ вьсачьскых ме бѣдь свободи. да зовоу ти радоуисе невѣсто неневѣстнаа.

«Малая подорожная книжица»:

Зачало акаѳiсту прѣнасветейшей девици матери божиеи марии.

Возбранной воеводе побѣдительнаѩ. ѩко избавльшеся ѡтъ злыхъ блгодаръствѣнаѧ восписуемъ ти раби твои бце. ты ꙋбо имꙋщи державу непобѣдимую. ѡть всѧкихъ насъ бедъ свободи. да воспоемъ ти радуiся невесто неневѣстнаѧ.

«Акафисты, в нихже каноны, стихиры и стиховны на всю седмицу»:

Возбранной Воеводѣ побѣдительнаѧ. ѧкѡ избавлшеся ѡтъ злыхъ блгодарственнаѧ восписꙋемъ ти раби твои бце. но ѧкѡ имꙋщаѧ державꙋ непобѣдимꙋю отъ всѧкихъ насъ бѣдъ свободи. да зовемъ ти: радꙋися невнѣсто неневѣстнаѧ.

Не приводим текст 1-го кондака позднейших изданий, так как [в них] буквально воспроизводится один и тот же текст <...>.

Приводим сравнение акафиста в тех изданиях, где мы заметили появление измененного текста, который обычно долго потом перепечатывался в следующих изданиях без изменения. Берем акафисты, изданные до учреждения Святейшего Синода и после учреждения его до [выхода в свет нашего издания] .

В списке акафистов, помещенных в труде «Русские книги» С. А. Венгерова , указывается на существование рукописного акафиста, сочиненного иеромонахом Чудова монастыря Карионом (Истоминым) (†1713). Но указание это не точно. Справщик типографии, иеромонах Карион (Истомин), как показывают сохранившиеся акафисты с его именем: один, посвященный государыне Прасковье Феодоровне, супруге царя Иоанна Алексеевича , другой, написанный для великого князя Алексея Петровича , – не был сочинителем нового акафиста.

Текст акафиста, посвященного в 1695 году царице Прасковье Феодоровне, обычный Пресвятой Богородице (Възбраннои воеводѣ побѣдительнаѧ). Но в текст акафиста вставлено много живописных изображений, как-то: погружение в море Влахернской ризы Божией Матери (перед 1-м кондаком), Благовестие (два изображения – перед 1-м икосом и перед 2-м кондаком), Духъ свѧтъ ѡсѣни дѣвꙋ къ зачатію (перед 3-м кондаком), встреча Божией Матери с Елисаветой (перед 3-м икосом) и др. Живописные изображения сопровождаются стихотворными надписями. Например, картина «Погружение в море Влахернской ризы Божией Матери» сопровождается надписью:

Богородица дѣва воевода, повсюдꙋ всегѡ христіанска рода

Вѣрныѧ люди она ꙁащищаетъ, ꙁловѣрны враги вконецъ побѣждаетъ и т. д.

Перед первой картиной Благовещения надпись:

Ангелъ Гавріилъ посланъ бысть къ дѣвицѣ,

Предста лѣпотнѣ въ человѣчи лицѣ.

Радꙋисѧ принесъ еи цѣлованіе

Христа воꙁвѣстивъ въ неи ѡбитаніе.

Перед второй картиной Благовещения:

Дѣва глаголетъ Гавріилꙋ смѣлѡ,

Неꙋдобно есть глагѡлъ твоихъ дѣло.

Въ чистотѣ плотскои дѣтеи не рождаютъ,

Беꙁсѣменнаго нигдѣ ꙁачинаютъ.

Кроме надписей, встречаются и подписи под изображениями. Например, при 9-м кондаке изображены: Божия Матерь на троне, а справа и слева – поклоняющиеся Ей лица. Вверху сделана надпись:

Многлаголни риторы беꙁгласни

О дѣвѣ сташа въ рождествѣ ꙋжасни.

Внизу добавлена подпись:

Вѣрни таинствꙋ Бога послѣдуютъ

Нетлѣннꙋ матерь всегда иꙁвѣствуютъ.

Оригинальное в акафисте с именем Кариона (Истомина) составляют украшения его книги живописными изображениями и присоединенные к ним стихотворные надписи и подписи, а сам акафист – обычный Пресвятой Богородице.

2. Акафист Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу

Акафист Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу, печатаемый в Каноннике и акафистнике, в рукописях встречается реже, чем другой, надписываемый как акафист «Пресладкому имени Господа нашего Иисуса Христа».

Приводим 1-й кондак и 1-й икос по рукописи Московской Синодальной библиотеки «Каноны и молитвы» .

Починаетца акаѲисть пресладкомоу имени Господа нашего Іисуса Христа.

Даи намъ іисусе сыне божіи разумъ. и ѡтверꙁи оуста наша. да воꙁможемъ воꙁвестити хвалоу имени твоего. ѩкоже далъ еси слоухъ и молвоу глоухомоу и гꙋгнивому глаголѧ ефѲета. еже есть раꙁверꙁисѧ и абіе раꙁъверꙁостасѧ слоуха его. и раꙁрешисѧ юꙁа ѩзыка его и глаголаше право аллѵлуіа.

Очи наши сердечныя просвѣти іисусе свѣтомъ божественнаго твоего сіанїа. ѩкоже просвѣтилъ еси сына тимеѡва вартимеѧ слѣпаго. къ тебѣ вопіющаго сыне давидовъ іисусе помилоуи мѧ. тѣмже и мы къ тебѣ вопїемъ. іисусе боже превѣчныи. іисусе владыко долготерпѣливе. іисусе спасе многомилостиве. іисусе просвѣти ѡчи мои да не оуснꙋ во смерти. іисусе ѡтвръꙁи оустнѣ мои. да воꙁмогоу тѧ прославити. іисусе всѧ беꙁаконїа моѧ ѡчисти. іисусе всѧ грѣхи моѧ отпꙋсти. іисусе надежа моѧ не ѡстави мене. іисусе сотворителю мои не погоуби мене. Іисусе бѣднаго споможі мене. іисусе кающагосѧ прїими мѧ. іисусе великочеловѣколюбче отверꙁи оуста моѧ.

Акафист пресладкому имени Господа нашего Иисуса Христа имеется в рукописях: Московской Синодальной библиотеки – Сборник (полуустав XVII века, № 850, л. 337 и след.); Московской епархиальной библиотеки – «Каноны и акафисты» (полуустав XVI века, л. 249 и след.); Кирилло-Белозерской библиотеки – Трефологий (полуустав XVII века, № 481/738, помещен после молитв Кирилла Туровского , л. 494–513); Иосифо-Волоколамской библиотеки – Канонник (XVI–XVII веков, № 295, л. 9–19); Соловецкой библиотеки – сборник (№ 916/1026, л. 468 об. – 477).

Из старопечатных изданий этот акафист напечатан в «Малой подорожной книжице» Ф. Скорины около 1525 года.

Особенность «акафиста пресладкому имени Господа нашего Иисуса Христа» составляет то, что заключительные воззвания в икосах разные (припев не один и тот же, как бывает в других акафистах).

Заключительные воззвания икосов, начинаясь словами Іисусе великочеловѣколюбче, заканчиваются прошениями: в 1-м икосе – отверꙁи оуста моѧ , во 2-м – оуслыши молитвоу мою , в 3-м – ѡчисти грѣшноую душоу мою , в 4-м – прости беꙁаконноую душоу мою , в 5-м – спаси ѡкаѧнноую душоу мою , в 6-м – оущедри животъ мои , в 7-м – не отверꙁи мене , в 8-м – помилоуи мѧ , в 9-м – въꙁри на мѧ , в 10-м – помоꙁи ми нынѣ , в 11-м – прости мѧ , в 12-м – Іисусе великочеловѣколюбче да прославлю имѧ твое во вѣки вѣкомъ.

В старопечатных книгах, исключая «Малую подорожную книжицу» Ф. Скорины, мы встречаем обычный акафист Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу, начинающийся воззванием . Из древнейших изданий отметим акафисты, напечатанные в Киево-Печерской Лавре в 1625 году, в Вильне в 1628 году и др. Из рукописей, содержащих рассматриваемый акафист, укажем на Канонник (полуустав XVII века, Кирилло-Белозерская библиотека, № 233/490, л. 4–19), «Каноны и акафисты» (рукопись в лист, устав, Соловецкая библиотека, № 416/396).

Содержание акафистов Сладчайшему Господу нашему Иисусу Христу, начало которого Воꙁбранныи Воеводо и Господи, ада побѣдителю , и пресладкому имени Господа нашего Иисуса Христа, начинающегося словами Даи намъ Іисусе Сыне Божіи разоумъ , – различное, хотя в немногих местах есть между ними и сходство, указывающее на зависимость одного акафиста от другого.

Сходными оказываются величания: Іисусе пречꙋдныи, ангеловъ оудивленіе. Іисусе пресильныи, прародителеи иꙁбавленіе. Іисусе пресладкіи, патріарховъ величаніе. Іисусе преславныи, цареи оукрѣпленіе. Іисусе прелюбимыи, пророкѡвъ исполненіе. Эти первые пять воззваний в 1-м икосе акафиста Сладчайшему Господу Иисусу Христу соответствуют с небольшими изменениями первым пяти воззваниям в 8-м икосе акафиста пресладкому имени Господа Иисуса Христа. Первые четыре воззвания 2-го икоса акафиста Сладчайшему Господу Иисусу Христу: Іисусе Боже предвѣчныи. Іисусе Царю пресильныи. Іисусе Владыко долготерпѣливыи. Іисусе Спас премилостивыи – соответствуют первым четырем воззваниям 1-го икоса в акафисте пресладкому имени Господа Иисуса Христа. А дальнейшие воззвания во 2-м икосе 1-го акафиста: Іисусе ѡчисти грѣхи моѧ. Іисусе отъими беꙁꙁаконіѧ моѧ. Іисусе отпꙋсти неправды моѧ – встречаются в 1-м икосе акафиста пресладкому имени Господа Иисуса Христа в таком изменении: Іисусе всѧ беꙁꙁаконіѧ моѧ очисти. Іисусе всѧ грѣхы моѧ отпоусти.

Воззвания 1, 2, 6, 7 и 9 в 8-м икосе акафиста Сладчайшему Господу Иисусу Христу: Іисусе, сладосте сердечнаѧ. Іисусе крѣпосте тѣлеснаѧ. Іисусе надеждо иꙁвѣстнаѧ. Іисусе памяте предвѣчнаѧ. Іисусе славо моѧ превоꙁнесеннаѧ – соответствуют воззваниям 1 (с изменением), 2, 3 и 4 икоса 2 в акафисте пресладкому имени Господа Иисуса Христа.

3. Акафист Успению Пресвятой Владычицы нашей Богородицы и Приснодевы Марии

В рукописях встречаются два акафиста Успению Пресвятой Богородицы, а в старопечатных изданиях – один, тот самый, который печатался и до позднейшего времени, именно: Иꙁбраннои отъ всѣхъ родѡвъ Божїеи Матери и царицѣ, восходѧщеи отъ ꙁемли къ небеси, благоговѣинаѧ пѣніѧ ѡ пречестнѣмъ твоемъ оуспеніи приносимъ раби твои, Богородице.

При сравнении старопечатных книг, содержащих акафист Успению Пресвятой Богородицы, мы видим, что текст его в древнейших изданиях подвергался изменениям, правда небольшим, состоявшим в перестановке слов, в замене одних выражений другими. Например, в акафисте, изданном в 1625 году в Киеве (в книге Акаѳїстъ Пречистои Богородици, Іисусу Сладкому и успенїю Владычицы нашеи Богородицы ), 9-е воззвание икоса 1 читается: рад. царское оувѧꙁенїе и царемъ держав о; в дальнейших изданиях оно исправлено таким образом: рад. царемъ оудобренїе и державо (Киев, 1677, 1731 и др.). 2-е воззвание 3-го икоса рад. въ премирнаѧ воꙁшедшаѧ причащатися славе сыновнѣи (Киев, 1625) заменено выражением рад. ко превышнимъ воꙁшедшаѧ наслаждатисѧ славы его и т. п.

Значительная разница замечается в тексте акафиста, особенно во второй половине его (например, икосы 8,11), между изданиями акафиста, сделанными в Киеве (1677, 1706 и др.), и изданиями, напечатанными в Вильне (1628), во Львове (1699) и в других униатских типографиях.

Приводим несколько строк для сравнения из 8-го икоса по изданиям «Пречестные акафисты» (Киево-Печерская Лавра, 1677) и «Акафисты со стихиры» (Львов, 1699):

«Пречестные акафисты»:

Всѧ бывши горѣ къ небеснымъ вꙁѧта и ꙁемныхъ не оставлѧѧ Богомати, рꙋкама сыновнима вносимаѧ въ неꙁаходимаѧ внiде, въ ѡный градъ всесвѣтящiй и прекрасный Іерусалимъ Вышнiй, херꙋвимы ѡбстоима, съ всѣми небесными силами, идѣже слышиши поющихъ сіѧ:

Радꙋйсѧ еѧже пречистаѧ душа въ Вышнемъ всесвѣтломъ Сiѡнѣ вселѧетсѧ. Р. еѧже и нетлѣнное тѣло таможде съ душею кꙋпно прославлѧетсѧ. Р. вшедшаѧ въ престолный градъ самогѡ Вседержителѧ. Р. воꙁнесшаѧсѧ въ прекрасный рай Вышнѧго насадителѧ. Р. пренесеннаѧ въ градъ основанный отъ каменей всесвѣтѧщихъ.

«Акафисты со стихиры»:

Выспръ бывши въ небесныхъ Богомати рукама сыновнима вносимаѧ, въ незаходимаѧ внiйде, въ оный градъ всесвѣтѧщiй и прекрасный Іерусалимъ, херꙋвiми обстоима съ премирными силами и слышала еси сіѧ поющихъ:

Радꙋисѧ царице цартвꙋющихъ Мати. Р. съ сыномъ ти и Богомъ царствующая. Р. еѧже прекраснаѧ душа отъ Вышнѧго всесвѣтлаго Сїѡна пріѧта есть. Р. во свѣтлѣющыѧсѧ тогѡ стѣны свѣтло вселъшаѧсѧ. Р. превыщше небесъ вꙁѧтаѧ въ благолѣпiе Божiе.

В киевском издании 1677 года икосы заканчиваются припевом Радꙋисѧ обрадованнаѧ въ ꙋспенїи твоемъ насъ не ѡставлѧющаѧ , а в львовском издании 1699 года – Радꙋисѧ невѣсто неневѣстнаѧ.

В рукописных списках этого акафиста обыкновенно удерживается в икосах заключительное воззвание Радꙋисѧ невѣсто неневѣстнаѧ. Это же воззвание в икосах употребляется и в древнейших изданиях акафиста: киевском 1625 года, виленском 1628 года. В позднейших киевских изданиях заключительным воззванием икосов ставится Радꙋисѧ обрадованнаѧ въ ꙋспенїи твоемъ насъ не оставлѧющаѧ .

Акафист Успению Пресвятой Богородицы, начинающийся словами Иꙁбраннои отъ всѣхъ родѡвъ Божіеи Матери, встречается в рукописях и приписывается Исидору, Патриарху Константинопольскому.

Укажем рукописи: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны и молитвы» (полуустав XVI века, № 774/504, л. 730 и след.), «Каноны молебные» (полуустав XVI века, № 470/503, л. 205 и след.); Троице-Сергиевой Лавры – Канонник (рукопись № 284, л. 325); библиотеки при Святейшем Синоде – «Каноны и акафисты» (рукопись XVI века, № 251, л. 80–86).

Кроме рассматриваемого акафиста, в рукописях встречается еще другой акафист Успению Пресвятой Богородицы, надписываемый как творение митрополита Киевского и всея Руси Феодосия.

Приводим 1-й кондак и начало 1-го икоса по рукописи Соловецкой библиотеки (сборник № 916/1026, л. 406–415):

Пречистое и преславное оуспеніе твое прославлѧемъ раби твои богородице. но ѩко имаши дрьꙁновеніе къ сыноу своемоу пречистаа. И благодарственныѧ пѣсни въсылаемъ ти мати божіа. но ѩко имаши дрьжавоу непобѣдимоую. отъ всѧкыхъ насъ бѣдъ свободи, да ꙁовем ти, радуисѧ невѣсто неневѣстнаѧ.

Посланъ бысть архангелъ Гавріилъ въ градъ Наꙁаретъ къ дѣвѣ Маріи благовѣстити словеси ꙁачатіе. нынѣ же снидошасѧ апостоли отъ конець вселенныѧ. на преславное оуспѣнїе Божіа матерее. благодарственнаа пѣніа и молбы приносѧще пречистѣи Божіи матерее. съ слеꙁами глаголюще, ѡ пречистаа дѣво богородице къ сыноу си и Богѫ ꙁа миръ помолисѧ да спасеши миръ. мы же грѣшніи радостно въпіемъ ти. радуисѧ владычице ꙁастоупнице мироу. иже предавыи свою пречистꙋю и всенепорочную душю въ роуцѣ сыноу си Богѫ. вꙁыде ѡтъ ꙁемныхъ въ небесныѧ ѡбители, радуисѧ ангеломъ радости и апостолѡмъ пречестныи вѣнецъ. радуисѧ свѧтителемъ прекрасное оудобреніе и церквамъ непоколебимое оутвержденіе...

Рассматриваемый акафист, кроме указанного из рукописи Соловецкой библиотеки № 916/1026, имеется также в рукописях: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны и молитвы» (полуустав XVI века, № 774/504, л. 770 и далее), сборник (полуустав XVII века, № 850, л. 368 и далее); Московской типографской библиотеки – сборник (рукопись XVI века, № 388 (по описанию В. А. Погорелова, т. 1, вып. 2, № 26), л. 138 об.).

4 Акафист св. Николаю Чудотворцу

При сравнении акафистов св. Николаю Чудотворцу в старопечатных книгах и рукописях мы замечаем, что имеются два акафиста сему святителю, причем оба акафиста подвергались неоднократной переделке. Акафист, помещенный в «Малой подорожной книжице» Ф. Скорины и в рукописях после исправлений, бывших в разное время, сохранился в церковном употреблении и печатается в Канонниках и акафистнике.

В акафисте, напечатанном Ф. Скориной в виленском издании 1525 года, хотя текст его в общих чертах тот же, что печатается и ныне, есть значительные особенности. Так, 1-й кондак акафиста Скорины читается:

Жалостивыи Христовъ божественныи ꙋгоднику, чудесемъ неиꙁчерпанное море, восхвалѧемъ тѧ любовию Николае, ты ꙋбо ѩко имеѧ деръꙁновение къ Господу. отъ всѧкихъ насъ бедъ свободи, да воспоемъ кꙋпно аллилуіа.

В рукописях встречается тот же кондак, иногда дословно, как в рукописи «Каноны и акафисты» (полуустав XVI века Московской епархиальной библиотеки), а в большинстве рукописей (рукописный сборник XVI века Соловецкой библиотеки, № 916/1026, л. 429 об.; «Каноны и молитвы», рукопись Московской Синодальной библиотеки, № 774/504; Волоколамской библиотеки, № 295; Канонники Троице-Сергиевой Лавры, № 262–263, 285; рукопись библиотеки при Святейшем Синоде, № 251, л. 102–107) кондак переработан таким образом:

Жалостива Христова божественаго оугодника. чюдесемъ неисчерпаемое мѡре. въсхвалѧемъ тѧ любовію Николае. но ѩко имѣа дрьꙁновеніе къ Господѫ. отъ всѧкыѧ бѣды насъ иꙁбави. да ꙁовемъ ти радуисѧ всѣмъ ꙁастоупленіе.

В рукописи Московской Синодальной библиотеки (№ 470) вместо слова жалостива кондак начинается словами Всемилостива Христова божественнаго оугодника. Так же начинается акафист в книге Акаѳїсты в нихъ же каноны, стїхиры и стїховны на всю седмицу (Вильно, 1628).

Окончание 1-го кондака радуисѧ всѣмъ ꙁастоупленіе в рукописях и в виленском издании 1628 года употребляется как окончание всех икосов акафиста. В других старопечатных книгах, даже и в «Малой подорожной книжице», печатается то же окончание икосов, что и ныне: Радуисѧ Николае, великіи чудотворче.

Кондак 1, напечатанный у Ф. Скорины и употребляемый в рукописях, уже в старопечатных книгах заменен другим, имеющим некоторое сходство с 1-м кондаком другого акафиста святителю, напечатанного в Киеве в 1629 году. Вновь составленный кондак читается: Воꙁбранныи чꙋдотворче, и иꙁрѧдныи оугодниче Христовъ, мїрꙋ всемꙋ источаѧи многоцѣнное милости мѵро .

При сличении акафистов мы видим, что текст их изменялся. Сильное изменение текста замечается в 6-м, 11-м и 12-м икосах. Особенно интересен 6-й икос, начало которого приводим по рукописи XVI века Московской Синодальной библиотеки «Каноны молебные» (№ 470/503, л. 264):

Иꙁбавленіе прииде носѧ стратилатомъ неправедно оумрети бѣдоу приемлющимъ, абіе тебе блажене приꙁвавшимъ, царевоу оубо оустраши душоу. и сиѩ оубо искрежены отпоущаеши слышиши же отъ нихъ таковаѧ:

Радуйся крилаты всадьниче естествомъ.

Р. птакъ скорыи лѣтанїемь.

Р. отъ неправеднаго ꙁаколениа моужа иꙁбавивъ.

Р. отъ лестныѧ клѧтвы съхранивъ ѧ.

Радуисѧ всѣмъ ꙁастоупление.

Для сравнения первые два воззвания 6-го икоса приведем по разным рукописям:

Радуйсѧ крилатыи всадничь естьствомъ. Р. птакъ скорыи летанiемъ (рукопись Московской Синодальной библиотеки №774/504, л. 216 об.);

Радуйсѧ крылатый всадниче ествомъ. Р. птищоу скорый лѣтанiемъ (рукопись Волоколамской библиотеки № 295);

Радоуйсѧ крылатый всадниче естествомъ. Р. птичю скорый лѣтанiемъ (рукопись Московской епархиальной библиотеки, XVI век, л. 105);

Радуйсѧ крилатыи всадниче естьствомъ. Р. птакъ скорый летаемый (рукопись Московской типографской библиотеки №388);

Рад. крилатiи всадниче естествомъ. Р. птицы скорыи летанiемъ (Канонник Троице-Сергиевой Лавры № 285, л. 445);

Рад. крилатый въсадьниче естьствѡмъ. Рад. птакъ скорыи лѣтаниемъ (сборник Троице-Сергиевой Лавры № 768 (1201), л.57);

Рад. крилатыи всадниче естьство. Рад. птица скорый летаемъ (сборник Троице-Сергиевой Лавры № 797 (1638), полуустав);

Рад. крылатыи оусадниче естествомъ. Р. птичь скорый лѣтанiемъ (Канонник Троице-Сергиевой Лавры № 263 (1194), л. 41);

Радуйсѧ крилатый всадниче естьствомъ. Радуися птакъ скорый летанiемъ (сборник, рукопись Соловецкой библиотеки № 916/1026, л. 433).

В «Малой подорожной книжице» Ф. Скорины: Радуїсѧ крилатыи всаднїче естествомъ. Р. птичю скорыи летаниемъ. В виленском издании акафиста 1628 года 1-е воззвание оставлено без изменения: Радꙋисѧ крилатыи всадниче естествомъ. Но 2-е воззвание изменено: Радꙋисѧ тако скорыи летаніемъ. Во 2-м воззвании выпущен эпитет птичю или птакъ. Но в 8-м икосе 9-е воззвание читается: Радуисѧ крилатыи въ естествѣ и воздꙋшънаѧ птица.

В дальнейших изданиях были выпущены оба вышеприведенных воззвания. Чтобы занять место выбывших 1-го и 2-го воззвания, сделана перестановка их: 5-е воззвание поставлено первым, 3-е – вторым, 4-е – третьим. Далее воззвания следуют в прежнем порядке: 6-е становится четвертым, 7-е – пятым, 8-е – шестым, 9-е – седьмым, 10-е – восьмым. Воззвания 9 и 10 в исправленном акафисте составлены вновь: Радꙋисѧ проѧвителю правды: радꙋися помрачителю неправды. Остальные два воззвания оставлены без перемены.

В истории переработки текста в акафисте св. Николаю нужно указать еще на любопытную особенность, касающуюся начальных слов кондаков и икосов. В рукописях и в древнейших старопечатных изданиях (у Скорины в виленском издании 1628 года) начальные слова икосов и кондаков не согласованы с начальными словами акафистов Пресвятой Богородице, Успению Пресвятой Богородицы и Сладчайшему Господу Иисусу Христу. В более поздних изданиях (например, в книге , напечатанной в Киево-Печерской Лавре в 1677 году) сделана эта согласованность, которая остается и в следующих изданиях до новейшего времени.

Сделаем сравнение начальных слов акафиста, с одной стороны, по рукописи Соловецкой библиотеки № 916/1026 и древним печатным книгам, с другой – по изданиям Пречестныи Акаѳїсты всеседмичныи (Киев, 1706) и Акаѳїсты и Канѡны (Киев, 1731).

Икос 1 и кондак 2 в той и другой группе акафистов имеют однородное начало.

Рукопись:

Бысть в никеи съ свѧтыми отцы споспѣшникъ. свѧтыѧ вѣры исповѣданїю равна отцю сына исповѣдалъ еси.

Бысь вникии со преподобными отци поспешникъ свѧтыѧ веры исповѣданию, равнаго отцу сына правовѣрна и съпрестолна повѣдилъ еси.

Виленское издание 1628 года:

Былъ еси в никеи со свѧтыми отцы поборникъ свѧтыѧ вѣры. исповѣеданію. равна бо отцꙋ сына исповѣдалъ еси.

Раꙁꙋмъ неꙋраꙁꙋмѣнныи враꙁꙋмлѧѧ ѡ свѧтѣи троицѣ, былъ еси въ никеи съ свѧтыми ѡтцы поборникъ исповѣданїѧ православныѧ вѣры: равна бо ѡтцꙋ Сына исповѣдалъ еси.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Слеꙁꙋ всю отнѧлъ еси отъ лица люте стражущимъ душамъ.

Слеꙁꙋ всю отъѧтъ отъ лица богоносне лютѣ страждꙋщымъ душамъ.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Силою данною ти свыше, слеꙁꙋ всѧкꙋ отъѧлъ еси от лица лютѣ страждꙋщихъ богоносне ѡтче Ніколае.

Рукопись, «Малая подорожная книжица» Ф. Скорины и виленское издание 1628 года:

Подобаше въистинноу ѡтче съ небесе пѣсни ти въспѣвати, а не отъ человѣкъ.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Имѣѧше воистиннꙋ ѡтче Ніколае съ небесе пѣснь тебѣ воспѣваема быти, а не отъ ꙁемли.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Смерть предстоѧше воскоре некогда по морю плывающимъ.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Смерть прѣщаѧше вомалѣ иногда плавающымъ лютѣ.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Боготечнаѧ вѣда ѩвилсѧ еси наставлѧѧ по морю плавающихъ лютѣ.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Да ѩвиши воистинну слово еѵвангелское совершаемо, преблаженне отче Николае, старцꙋ единомꙋ три грудлы лата внощи подалъ есь.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Да ѩвиши словомъ воистиннꙋ совершаемое преблаженне старцꙋ нощію оуелци три лата таѧсѧ подалъ.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Видѣша ѡтроковицы на бракъ скверныи нищеты ради оуготѡванныѧ, великое твое къ нищимъ милованіе (1731 – милосердіе) преблаженне ѡтче Ніколае, егда старцꙋ родителю ихъ нощію оуелцы три лата таѧсѧ подалъ еси.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Миръ весь тебе преблаженне Николае хвалить, ѩко скораго во бедахъ ꙁастꙋпника.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Миръ весъ тебе блаженне хвалитъ по долгꙋ быстраго во бѣдахъ ꙁастꙋпника.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Проповѣдꙋетъ мїръ весь тебе преблаженне Ніколае, скораго въ бѣдахъ ꙁастꙋпника.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Иꙁбавленіе пріиде носѧ стратилатомъ. неправедно оумрети бѣдоу пріемлющимъ.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Прииде иꙁбавленіе несѧ стратилатомъ неправедную приемлющимъ.

Виленское издание 1628 года сходно с рукописью.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Воꙁсіѧлъ еси Свѣтъ животныи иꙁбавленіе носѧ воеводамъ, неправеднꙋю пріяти имꙋщимъ.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Мѵро воистиннꙋ добровонное таино ты ѩвисѧ. отгонѧѧ ꙁлосмрадие еретичесъкое.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Мѵрѡ воистиннꙋ благовонное, таино ты ѩвисѧ ꙁлосмрадіе отгонѧѧ еретическое.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Хотѧ богохꙋлное еретїческое отгнати ꙁлосмрадіе, мѵро воистиннꙋ благовонное таинственное ѩвилсѧ еси Ніколае.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Диво божественное ѩвисѧ притекающимъ к тобѣ блаженне Николае.

Виленское издание 1628 года:

Чꙋдо Божественное ѩвисѧ притѣкающымъ блаженне свѧщеннаѧ твоѧ церкви богоносне.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Странное чꙋдо ѩвлѧетсѧ притекающимъ къ тебѣ блаженне Ніколае свѧщеннаѧ твоѧ церкви.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Воистинну всемъ всѧкии помощникъ бысь, богоносне Николае.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Во истиннꙋ всѣмъ всѧкъ бысть Богоносне.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Весъ (1731 – Весь) еси всѣмъ воистинꙋ помощникъ богоносне Ніколае.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Оутолиши болеꙁни великии мои ꙁастꙋпниче.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Всѧкіѧ оутоли болѣꙁни, великіи нашъ ꙁастꙋпниче Ніколае.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Гаданиа многаплетеннаѧ, еже беша отъ нечестивыхъ видимъ тобою посрамлена отче Николае.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Вѣтіѧ многоплетенныѧ отъ нечистыхъ видимъ тобою посрамленныѧ.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Вѣтіѧ сꙋемꙋдренныѧ нечестивъіхъ видимъ тобою посрамленныѧ.

Кондак 10:

Рукопись:

Плоть духови отче повиноулъ еси въ истинноу.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Плоть свою духови покорилъ еси воистиннꙋ отче нашъ Николае.

Виленское издание 1628 года:

Плоть духови отче покорилъ еси во истиннꙋ.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Спасти хотѧ душꙋ, плоть свою духови покорилъ еси воистинну.

Рукопись:

Нравы всѧ побѣжаютсѧ похваленіемъ преблаженне чюдесъ твоихъ.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Нравъ весь побѣжаетсѧ похвалениемъ прѣблаженнѣ чꙋдесъ твоихъ.

Виленское издание 1628 года, как у Скорины.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Стѣна еси похвалѧющимъ преблаженне чꙋдеса твоѧ.

Кондак 12:

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радующесѧ твою паметь праꙁнꙋемъ по обычаю.

Рукопись и виленское издание 1628 года:

Радꙋющесѧ твою памѧть праꙁднꙋемъ по достоѧнію.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Благодать даннꙋю ти отъ Бога свѣдꙋщіи, радꙋющеся твою памѧть праꙁднꙋемъ по долгꙋ.

В кондаках 2, 4 и 11 и в икосах 1, 4, 7, 11–12 не сделано в начале надбавлений, так как начальные слова их ранее уже совпадали с соответствующими им словами кондаков и икосов акафиста Пресвятой Богородице.

Выше мы представили, какие были произведены исправления в начальных словах кондаков и икосов. Укажем еще изменения более важные среди текста акафиста, сравнив оригиналы «Малой подорожной книжицы» Ф. Скорины и виленского издания 1628 года с текстом вышеуказанных изданий Пречестныи акаѳїсты всеседмичныи (Киев, 1706) и акаѳїсты и канѡны (Киев, 1731).

В виленском издании 1628 года Акаѳїсты въ нихъ же каноны, стихиры сравнительно с изданием Ф. Скорины акафист свт. Николаю не особенно сильно переработан. В нем исправлен язык, но порядок воззваний в икосах почти везде сохранен прежний и лишь немногие из них заменены другими. В киевских изданиях 1706 и 1731 годов видна уже значительная переработка текста, особенно в воззваниях икосов. В изданиях 1706 и 1731 годов сделаны следующие поправки в икосах акафиста, напечатанного Скориной:

В 1-м икосе 1–2, 11–12-е воззвания оставлены прежние; остальные – переставлены в другом порядке: 3-е воззвание поставлено пятым, 4-е – девятым, 5-е – седьмым, 6-е – восьмым, 7-е – третьим, 8-е – четвертым, 9-е – десятым, 10-е – шестым.

Во 2-м икосе 1-е воззвание перефразировано; 2-е – поставлено четвертым; в остальных воззваниях порядок сохранен.

В 3-м икосе в первых шести воззваниях порядок прежний; 7, 8, 9 и 10-е воззвания изменены; последние два – переставлены одно на место другого.

В 4-м икосе порядок сохранен; исправлены 7-е и 12-е – воззвания.

В 5-м икосе первые два воззвания прежние; 3-е и 4-е выпущены; далее порядок прежний; конец икоса переработан.

Переработка 6-го икоса была уже указана выше.

В 7-м икосе 1-е и 2-е воззвания сохранены; третьим поставлено 9-е; с 4-го по 7-е порядок воззваний прежний; 8-е и 12-е – опущены; в конце икоса вставлены новые воззвания.

В 8-м икосе текст воззваний исправлен.

В 9-м икосе вместо 1-го воззвания вставлено два новых; далее порядок удержан прежний; 11-е воззвание изменено.

В 10-м икосе 1-е и 2-е воззвания удержаны; 3-е, 4-е и 5-е – опущены; далее порядок воззваний остается старый; 11-е и 12-е воззвания вновь составлены.

В 11-м икосе 1-е и 2-е воззвания перефразированы; 3-е – взято восьмым, 4-е – седьмым, 5-е – девятым, 6-е – десятым; 7-е и 8-е воззвания выпущены; последние два воззвания сочинены вновь.

В 12-м икосе 4-е воззвание взято третьим; остальные воззвания все вновь составлены.

Приводим несколько образцов переработки текста воззваний.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ всемъ не мудрымъ великаѧ доброто.

Виленское издание 1628 года:

Радуисѧ всѣмъ немꙋдрымъ премꙋдраѧ доброто.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Радꙋисѧ всѣхъ богомꙋдрыхъ премꙋдраѧ доброто.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ вꙁоръ и правило кротости. Р. чесное мироположеніе духовности.

Виленское издание 1628 года:

Радуисѧ обраꙁе и правило кротости. Р. честнаѧ мѵроположница духовнаѧ.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Радꙋися правило вѣры благочестивыѧ. Р. ѡбраꙁе кротости духовныѧ.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ чꙋдесемъ богодарованныи источьникъ.

Виленское издание 1628 года:

Радꙋисѧ чꙋдесемъ богодарованныи источниче.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Радꙋисѧ чꙋдесъ пꙋчино Богомъ иꙁліѧннаѧ.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ триемъ девамъ мужеи подателю.

Виленское издание 1628 года:

Радꙋися триемъ дѣвамъ невѣстителю.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Радꙋисѧ тріехъ дѣвъ непорочныи невѣстителю.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ предстателю вꙁемли чꙋждеи всѧкого путника.

Виленское издание 1628 года:

Радꙋисѧ сопꙋтниче пꙋтьшествꙋющым по ꙁемли чꙋжеи.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Радꙋисѧ свѣтило всѧ концы ꙁемли просвѣщающее.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ ѩко обновлѧеши старымъ течениѧ.

Виленское издание 1628 года:

Радꙋисѧ телесемъ старымъ ѡбновлѧѧ теченіе.

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Радꙋисѧ старымъ сѣдинамъ силꙋ ѡбновлѧѧи.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуїсѧ ѩко тобою превоꙁносимъ главы.

Виленское издание 1628 года: (пропущено).

Киевские издания 1706 и 1731 годов:

Радꙋисѧ, ѩкѡ оученіемъ твоимъ сокрꙋшаютсѧ еретіческіѧ главы.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ подателю, питателю и служителю. Р. любителю, втешителю и навчителю. Р. быліе лечебное всемъ тѧ чесно приꙁывающимъ.

Виленское издание 1628 года:

Радꙋисѧ подателю, предстателю и слꙋжителю. Р. быліе лѣчебное приꙁывающимъ тѧ теплѣ.

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ Аароне жерцу божии Николае. Р. леввию свѣтило преѩсное.

Виленское издание 1628 года:

Радꙋисѧ Аарона вътораго Архіереиство посли, блаженне Ніколае. Р левіи святителю премꙋдрыи.

Киевские издания 1706 и 1731 годов: (опущены).

«Малая подорожная книжица» Ф. Скорины:

Радуісѧ молящимъсѧ должникъ обильныи.

Виленское издание 1628 года:

Радуисѧ праꙁднꙋющымъ должникъ ѡбильныи.

Киевские издания 1706 и 1731 годов: (опущены).

Кроме рассматриваемого, в старопечатных книгах встречается еще другой акафист свт. Николаю. Приводим 1-й кондак и 1-й икос по киевскому изданию акафиста 1629 года.

Мїрꙋ въсемꙋ мѵро многѡцѣнное истакаѧи, и мнѣ недостоиномꙋ, и паче въсѣхъ съгрѣшившомꙋ, дарꙋи и пѣніе принести ти Ніколае, и ѩкѡ имыи дръꙁновеніе къ Богꙋ отъ въсѧкихъ мѧ бѣдъ свободи, да ꙁовѫ ти: Радꙋисѧ іерархѡмъ пръвопрестолне.

Ѩвльсѧ въ снѣ Царю Благочестивомꙋ, и оубіеніа воевѡдъ ѡнѣхъ ꙁапрѣтивъ емꙋ, въскорѣ твое повелѣніе Ніколае послꙋшавъ пустити ихъ повелѣ. тѣмже радостіѫ и страхомъ ѡдръжимъ, съ ними и аꙁъ вопіѫ ти Николае:

Радꙋисѧ, свѧщеннаа главо. Р. главѫ съкрꙋшивыи бѣсовскѫѫ молитвами си. Р. Царѧ въсѣхъ слꙋжителю. Р. царемъ вѣрнымъ помощи. Р. православію оутвръжденіе. Р. нечестивыхъ потребителю. Р. бꙋреѫ Духа Свѧтаго ѡбꙋреваемыи. Р. бꙋрю многѡбѡжіѧ потреблѧаи. Р. Ангелѡмъ събесѣдниче. Р. бѣсѡмъ прогонителю. Р. глаголе Божественныхъ словесъ. Р. оуста еретікѡмъ ꙁаграждааи. Р. Ніколае великіи чюдотворче.

Этот текст акафиста встречается в изданиях: Пречестныи Акаѳїсты пресладкому Господу нашему Іисусу Христу, Пречистои Богородици и свѧтому іерарху Николѣ (Киев, 1654), Пречестныи Акаѳїсты (Киев, 1663), Акаѳїсты съ стiхиры и канѡны и съ прочінми моленiѧми (Львов, 1699), «Молитвослов» (Чернигов, 1714).

5 Акафист св. Иоанну, Предтече и Крестителю Господню

Святому Иоанну, Предтече и Крестителю Господню, в рукописях и старопечатных книгах имеются три разных акафиста.

В «Малой подорожной книжице» Ф. Скорины помещен

Акаѳїст чесному и въсехвальному пророку предтечи и крестителю господьню Иѡанъну.

Достоины сведетелю рхистовъ (Христовъ), о тобѣ ꙋбо евангелистъ глаголеть, бысть человекъ посланъ отъ бога имѧ ему іоаннъ, сеи прииде во свѣдетельсътво, да свѣдетельсътвуетъ о свете, да вси веру имуть ему. темже и мы верующие во христа по твоему сведетелъству поемъ томꙋ вси аллілуіѧ.

О пречꙋдномъ ꙁачатьи твоемъ іоанне дивѧщесѧ чтемы, ѩвисѧ ꙋбо отцꙋ твоему ангелъ господень стоѧ одесную олтарѧ кадилънаго. и тои смутисѧ видевъ его, и страхъ нападе нань. рече кнему ангелъ небоисѧ ꙁахариѧ...

1-е воззвание:

Радуисѧ радости многимъ подателю.

Заключительное:

Радуисѧ чесныи предътече и крестителю господень.

Акафист в переделке напечатан в книге Пречестныи Акаѳїсты всеседмичныѧ (Киево-Печерская Лавра, 1677).

Воꙁбранныи свидителю Христовъ іѡанне, ѡ тебѣ бо еѵангелистъ глаголетъ: Бысть человѣкъ посланъ отъ Бога, имѧ емꙋ іѡаннъ, сеи пріиде въ свидѣтельство, да свидетелствꙋетъ ѡ свѣтѣ, да вси вѣрꙋ имꙋтъ емꙋ. Тѣмже и мы вѣрꙋюще въ Христа по твоему свидѣтельствꙋ, ꙁовемъ ти: Радꙋисѧ Іѡанне, Великіи Пророче, Предтече, и Крестителю Господень.

Ангел Господень ѩвлсѧ отцꙋ твоемꙋ стоѧ одеснꙋю олтарѧ кадильнаго, благовѣсти пречꙋдное твое, Крестителю Господень Іѡанне, ꙁачатіе глаголѧ: небоисѧ Захаріе.

1-е воззвание икоса:

Радꙋисѧ радости мнѡгимъ подателю.

Заключительное:

Р. Іѡанне Велікии Пророче Предтече и Крестителю Господень.

Приводимый акафист имеется в книге Канѡны и Акаѳїсты (полуустав XVI века, Московской епархиальной библиотеки). В рукописи текст акафиста и заключительное воззвание икосов Радꙋисѧ честныи предтече крестителю Господень соответствует изданию Скорины, а не позднейшему измененному тексту.

Второй акафист св. Предтече и Крестителю Господню Иоанну читается так:

Икосы святѣишемоу въ пророцѣхъ предтечи и крестителю Господню Іѡанноу. Емоужъ краестиховна. подобна акафистоу. творѣние свѧтѣишаго патриарха новаго рима. Коньстѧнтинꙋполе. Киръ. Сидора.

Въꙁбранномоу и тепломоу ꙁастоуплению твоемоу. иꙁбавлени тобою вси отъ скорбѣи. должно ти вопиемъ благодаръствено. но ѩко имѣѧ дръꙁновеніе къ господꙋ. отъ всѧкиѧ страсти насъ свободи. да ꙁовемъ ти. радуисѧ честныи предтече.

Ангелъ предстатель аггельскыхъ чиновъ Іѡанне пророче. божественнымъ бо ѡблиста свѣтомъ. ѡꙁарѧеши всѧ поющаѧ твою божественоую паметь. и хвалѧщаѧ любовию и теплѣ вопиющаѧ сицѣ:

Радуисѧ ꙁвѣꙁда свѣтоноснаѧ мироу. р. свѣщѣ свѣтоноснаѧ твари.

Заключительное воззвание:

Радуисѧ честныи предтече.

Кондак 1 и начало 1-го икоса приведены по рукописи Волоколамской библиотеки № 295 (л. 73 об. – 84).

В издании Акаѳїсты въ нихъ же каноны, стихиры и стіховны на всю седмицу (Вильно, 1628), где акафист признается также творением Святейшего Патриарха Нового Рима кир Исидора, слова 1-го кондака должно ти вопиемъ благодаръствено, буквально удерживаемые и в других рукописях, заменены более ясным выражением: должное ти вопіемъ благодареніе.

Кроме рукописи Волоколамской библиотеки (№ 295), данный акафист мы находим в рукописях: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны молебные» (полуустав XVI века, № 470/503, л. 149), «Каноны и молитвы» (№ 774/504, л. 250 об.), «Канонник с молитвами» (полуустав XVI века, № 468, л. 4); Московской типографской библиотеки – сборник (№ 388, л. 108); библиотеки Троице-Сергиевой Лавры – (№ 284/1196, л. 346), сборник (№ 768/1201, л. 18), сборник (№ 797/1638, л. 170 об.); библиотеки при Святейшем Синоде – (№ 251, л. 62 об. – 68); Кирилло-Белозерской библиотеки – Канонник (№ 247/504, л. 58 об. – 84).

Особенность рассматриваемого акафиста составляет (в некоторых списках его) своеобразное обозначение кондаков и икосов. Обыкновенное их обозначение такое: за 1-м кондаком обозначается 1-й икос, за 2-м кондаком – 2-й икос и т. д. В рукописях Московской Синодальной библиотеки (№ 470/503) и Библиотеки Московской Синодальной типографии (№ 388) счет ведется неповторяющийся: 1-й икос обозначается знаком «2», 2-й кондак – знаком «3», 2-й икос – знаком «4» и т. д., 13-й кондак – знаком «25».

Третий акафист св. Предтече и Крестителю Господню Иоанну помещен в рукописи «Каноны молебные» (полуустав XVI века, Московской Синодальной библиотеки, № 470/503, л. 248 об.).

Кѡндакы икосы честномоу и славномоу пророку и предтечи и крестителю Господню Іѡанну подобно акаѳистоу. твореніе всельскаго свѧтѣишаго патріарха кѵръ Исидора Костентинополіи.

Иже въ всѣхъ воистинноу свѧтыхъ болшемоу иже паче всѣхъ съгрѣшаю беꙁаконновавшихъ пѣние приношаю ти Іѡанне, ѩко оубо имыи дръꙁновеніе къ Господу. отъ всѣхъ мѧ бѣдъ свободи. да ꙁовоу ти рад. проповѣдниче благодати.

Начинаю ти пѣснь богопѣтыи блаженне радостию съдеръжимъ и страхомъ въспоминаѧ бо твоѧ оуслажаюся, и недовѣдыи же слова страшоусѧ предтече. самже оукрѣплѧѧ мѧ подаждь достоино глаголати. радуися егоже ради радость ѩвисѧ, р. егоже ради клѧтва погыбе <...>.

Заключительное воззвание:

Радуисѧ проповѣдниче благодати.

Акафист встречается в рукописях: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны и молитвы» (№ 774), сборник (полуустав XVII века, № 850, л. 358); библиотеки при Святейшем Синоде – рукопись (№ 251, л. 71 об. – 76); Волоколамской библиотеки – рукопись (№ 295, л. 96–106 об.); библиотеки Троице-Сергиевой Лавры – Канонник (полуустав XVI века, № 262/1227, л. 45), Канонник (№ 263/1194, л. 26).

6 Акафист св. Архистратигу Михаилу и Бесплотным Силам

«Акафист св. Архангелу Михаилу и Бесплотным Силам» в рукописях и старопечатных книгах имеется только один, хотя встречаются в тексте его разночтения.

Приводим начало акафиста, напечатанного в «Малой подорожной книжице» Ф. Скорины.

Акаѳістъ свѧтомꙋ арханъгелꙋ михаілꙋ і всемъ небеснымъ чиномъ со ꙋмилениемъ починаемъ пети.

Архангелу Михаілу, и всемъ небеснымъ чиномъ песни приносимъ, они ꙋбо насъ отъ скорбеи всегда иꙁбавляють, сего ради и хвалимъ тѧ архистратиже, со всеми духи светыми, господу вседержителю слꙋжащими, вы бо предстоѧщи свѧтыни его отъ всѧкихъ насъ бедъ свободите, да воꙁопиемъ кꙋпно свамн аллилуіѧ.

Ангелъ предстатель огненымъ чиномъ ты еси михаиле началъниче, божественымъ блистаѧ светомъ, оꙁарѧеши всехъ слюбовию поющихъ тобе сице. Радуися ꙁвѣꙁдо миру светоноснаѧ, р. свеще ꙁакону светоꙁарнаѧ.

Заключительное воззвание:

Р. архнстратиже Михаиле со всеми небесными силами.

В книге Акаѳїсты въ нихъ же Каноны, Стихиры и стіховны на всю седмицу (Вильно, 1628) 1-й кондак исправлен таким образом:

Архангелꙋ Михаилꙋ пѣснотвореніе иже отъ скорбныхъ приснѡ иꙁбавленіи воспѣваютъ ти сладкимъ пѣниемъ.

Архистратиже Господа вседержителѧ, ѩко имѣѧ дерꙁновеніе ко Господу. отъ всѣхъ мѧ бѣдъ свободи, да ꙁовꙋ ти.

Радꙋисѧ столпе огнеобраꙁныи.

Акафист надписывается в книге как творение Вселенского Патриарха Исидора.

В рукописях текст акафиста приближается к виленскому изданию 1628 года.

Заключительным воззванием икосов приняты слова Радꙋисѧ столпе огнеобраꙁныи.

Акафист св. Архистратигу Михаилу мы находим в рукописях: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны молебные» (№ 470/503, л. 229), «Каноны и молитвы» (№ 774/504, л. 161); библиотеки Троице-Сергиевой Лавры – Канонник (№ 262/1227, л. 24), Канонник (№ 285, л. 370), Канонник (№ 263/1194, л. 15), сборник (№ 768/120, л. 3 об.), сборник (№ 797/1638, л. 148); Волоколамской библиотеки – (№ 295, л. 47–58); Кирилло-Белозерской библиотеки – рукопись (№ 162/419, л. 261–268), Канонник (№ 247/504, л. 32–50); библиотеки при Святейшем Синоде – «Каноны и акафисты» (№ 251, л. 53–58); Московской епархиальной библиотеки – «Каноны и акафисты» (полуустав XVI века, л. 46 об.).

В этой последней рукописи текст акафиста соответствует помещенному в «Малой подорожной книжице».

Кондак 1 оканчивается словом аллилꙋіа икосы – воззванием Радꙋисѧ Михаиле со всѣми небесніми сілами.

В старопечатных изданиях удерживается заключительное воззвание Радꙋисѧ Міхаиле Великіи Архистратиже, съ всѣми небесными силами (см.: Пречестныи Акаѳїсты всеседмичныи (Киев, 1677,1706)) .

7 Акафист Живоносному Гробу Господню

Акафист Живоносному Гробу Господню стоит первым в «Малой подорожной книжице» Ф. Скорины.

Почѵнаютсѩ акаѳісты на всю недѣлю первы живоносномꙋ гробꙋ господню въ недѣлю.

Возбраннои воеводе, воскресъшему иꙁмертвыхъ, побѣдителную песнь, тобѣ превѣчьныи царю Христе поемъ, ѩко восталъ еси всесилъне иꙁ гроба, мы же иꙁбавивъшисѧ отъ тли вечное, чесному гробу твоему радоснаѧ приносимъ поюще. Радуисѧ живоносныи гробе иꙁнего же воскресе Христосъ.

Ангелъ предстатель снебесе исъшедъ камень отъ гроба отвали во твое воскресение Христе Боже, и мироносицамъ благовести востание твое глаголѧ, шедше проповѣдите ꙋченикомъ ѩко воста отъ мертвыхъ, они же воꙁрадовахусѧ твоему спасе воскресению и похвалънаѧ святому гробу вопиѧху глаголющее. Радуисѧ пречесныи гробѣ въ тобѣ ꙋбо христосъ ѩко мертвъ воꙁлежа и восъкресе тридневно, Радуисѧ преславныи одре в тобѣ ꙋбо Іисусъ ѩко левъ поспа и воста всесилно...

В виленском издании 1628 года 1-й кондак этого акафиста вновь составлен:

Свысоты на ꙁемлю благоиꙁволи сніти Сынъ и Слово Божіе и со человѣки поживе...

Икосы заканчиваются воззванием 7:

Радꙋисѧ живоносныи Грѡбе иꙁнего же Христосъ воскресе.

В книге Пречестныи Акаѳїсты всеседмичныѧ (Киево-Печерская Лавра, 1677) 1-й кондак соответствует изданию Скорины, дальнейший текст ближе к виленскому изданию 1628 года.

Заключительное воззвание икосов:

Радꙋисѧ живоносныи Грѡбе иꙁъ него же Христосъ воскресе.

8 Акафист Страстям Христовым

Составлен позднее, чем акафист Гробу Господню и Воскресению Христову: его нет ни в издании Ф. Скорины, ни в виленском – 1628 года.

В рукописном виде акафист встречается в рукописях XVII века (см., например, рукопись Московской Синодальной библиотеки – сборник XVII века, № 642, л. 231).

Помещен акафист Страстемъ Христовымъ в «Треакафистном молитвослове», изданном тщанием Лаврентия Крщоновича (1691).

Приводим 1-й кондак и начало 1-го икоса.

Воꙁбранныи Воевѡдѡ, и Господи небесе и ꙁемли, тебе царѧ беꙁсмертнаго ꙁрѧ оумерша на древѣ тваръ иꙁмѣнися, небѡ ꙋжасесѧ, ѡснѡваніѧ колѣбашасѧ, и аꙁъ благодарственное поклоненіе твоемꙋ мене ради страданію приношꙋ, съ раꙁбѡиникомъ молѧсѧ: Помѧни мѧ Боже мои, егда пріидеши въ царствіи си.

Аггельскаѧ паденіѧ исполнѧѧ, не отъ аггелъ воспріѧлъ еси, но мене ради Богъ сын человѣкъ бысть. Человѣка оумерша животворѧщимъ тѣлѡмъ и кровію ѡживилъ еси, тѣмже толикіѧ любве твоеѧ благодарни сꙋще вопіемъ ти: Іисусе Боже любы, такѡ міръ воꙁлюбивыи. Іисусе Ангелѡвъ горѣ ѡставивыи, къ человѣкѡмъ же ниꙁшедыи. Іисусе тѣмы отпадшаго Ангелъскаго лика мѣстѡ наполнивыи.

Заключительное воззвание:

Іисусе Боже мѡи помѧни мѧ егда прїдеши въ царствіи си.

9 Акафист Честному и Животворящему Кресту Господню

Напечатан Ф. Скориной в «Малой подорожной книжице».

Воиꙁбранныи воеводо живодавче христе, побѣду на враги наша оружие намъ покаꙁалъ еси, превеликии крестъ свои светомъ составленыи и чесныи, темже иꙁбавившесѧ от ꙁлыхъ, благодаръственаѧ воспѣваемъ крестоу твоему свѧтому глаголюще: Радуисѧ кресте чесныи, кровию Господа нашего Іисуса Христа искропленыи.

Ангели съ предстателъством превечьныхъ чиновъ крестообраꙁно престолъ обстоять царѧ славы, поюще кресте твою превеликую силу и хвалѧще тѧ сице. Радуисѧ кресте ѩко на тобѣ христос распасѧ, р. ѩко на тобѣ господь бог пригвоꙁдисѧ...

Заключительное воззвание:

Радуисѧ кресте чесныи, кровию Господа нашего Іисуса Христа искропленыи.

В виленском издании 1628 года акафист значительно переработан.

В 1-м и 2-м икосах число воззваний доведено до 14-ти, считая и заключительное Радꙋисѧ Кресте пречестныи , в остальных икосах – 13; у Скорины акафист во всех икосах имеет 13 воззваний с заключительным.

Затем как особенность акафиста виленского издания 1628 года нужно отметить большую распространенность речи в воззваниях, тогда как в акафисте, напечатанном Скориной, воззвания икосов кратки.

В рукописях в тексте акафиста заключаются многочисленные переделки. Заключительными воззваниями икосов обыкновенно служат слова Радꙋисѧ кресте всечестныи или Радуисѧ кресте пречестныи.

Встречается акафист в рукописях часто: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны молебные» (№ 470/503, л. 313), «Каноны и молитвы» (№ 774/504, л. 232), сборник (№ 850/571, л. 417); Волоколамской библиотеки – рукопись (№ 295); Кирилло-Белозерской библиотеки – Канонник (№ 247/504, л. 169–190); библиотеки при Святейшем Синоде – рукопись (№ 251, л. 110–117); Московской епархиальной библиотеки – «Каноны и акафисты» (XVI век, № 322, л. 177); библиотеки Троице-Сергиевой Лавры – Канонник (№ 262/1227, л. 135), Канонник (№ 263/1194, л. 82), сборник (№ 797/1638, л. 190), сборник (№ 768/1201, л. 72 об.); Соловецкой библиотеки – сборник (№ 916/1026, л. 437–447).

В униатских изданиях встречается еще другой акафист Честному Кресту. В книге «Акафисты различные» (1776) он читается так:

О треблаженныи кресте, и всечестныи тебѣ покланѧемсѧ вѣрнии, и величаемъ, радꙋющесѧ о Божественномъ воꙁвышеніи твоемъ.

1-й кондак и икосы заканчиваются воззванием Радуисѧ древо треблаженное.

10 Акафист свв. апостолам Петру и Павлу, вкупе же и всем святым апостолам

Акафист святым апостолам встречается и в рукописях, и в старопечатных книгах. Начинается словами Аꙁъ есмь пастырь добрыи, рече Господь Іисусъ. Напечатан в «Малой подорожной книжице». В виленском издании 1628 года перепечатан с изменениями и подписан как творение Вселенского Патриарха Исидора. Акафист имеется в рукописях: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны молебные» (№ 470, л. 287), «Каноны и молитвы» (№ 774/504, л. 189 об.); Троице-Сергиевой Лавры – Канонник (№ 262/1227, л. 86 об.), сборник (№ 768/1201, л. 34), сборник (№ 797/1638, л. 212); Московской епархиальной библиотеки – «Каноны и акафисты» (№ 322, л. 133 об.); библиотеки при Святейшем Синоде – «Каноны и акафисты» (№ 251, л. 89–98); Кирилло-Белозерской библиотеки – (№ 247/504, л. 114 об. – 145); Соловецкой библиотеки – сборник (№ 916/1026, л. 416–429).

Акафист святым апостолам имеет некоторые особенности в своем построении:

а) начальные слова кондаков и икосов следуют алфавитному порядку: 1-й кондак начинается словами Аꙁъ есмь пастырь добрыи… 1-й икос – Блаженъ еси Симоне... 2-й кондак – Вѣрнѣ увѣрисѧ... 2-й икос – Гласъ свыше слышавъ... 3-й кондак – Дивѧсѧ во оужасѣ… (и далее в начальных словах кондаков и икосов алфавит выдержан), 11-й икос – Ѳаворскую гору... 12-й кондак – Херувимѡмъ равностоѧтельнѣ... 12-й икос – Отъ Бога иꙁбранъ сосꙋдъ честенъ...

б) обыкновенно во всех икосах повторяется одно заключительное воззвание. В рассматриваемом акафисте повторяются в икосах четыре воззвания, начиная с 10-го:

Радꙋитесѧ боговидци Апостоли въкꙋпѣ, ві и съ прочіими седмію десѧти. Радꙋитесѧ боговидци Апостоли, ві, спасителіе вселенныѧ и о моем спасеніи милостивіи промыслителіе. Радꙋитесѧ Божественніи двѣ свѣтилѣ отъ солнца Христа вселеннꙋю просвѣщающіи. Радꙋитесѧ Апостоли Петре и Павле.

При переработке акафиста святым апостолам особенно оттенено исправлениями изображение апостола Петра как «вратаря» и «ключаря» Царствия Небесного и как «верховного первопрестольника». Акафист принят и печатается в униатских изданиях.

11 Акафист всем святым

Акафист всем святым, напечатанный в книге Акаѳїсты въ нихъ же каноны, стихиры и стіховны на всю седмицу (Вильно, 1628), признается творением Мартирия, священного монаха Печерской обители.

С небольшими изменениями акафист встречается в рукописях: Московской Синодальной библиотеки – «Каноны молебные» (№ 470/503, л. 352 об.), «Каноны и молитвы» (№ 774/504, л. 299); Волоколамской библиотеки – (№ 295); библиотеки при Святейшем Синоде – «Каноны и акафисты» (XVI век, № 251, л. 121–129); Троице-Сергиевой Лавры – Канонник (№ 285, л. 429), сборник (№ 768/1201, л. 103); Кирилло-Белозерской библиотеки – (№ 247/504, л. 197–221); Соловецкой библиотеки – (№ 916/1026, л. 447 об. – 459).

Кондак 1 начинается словами:

Всѣмъ Свѧтымъ отъ вѣка благоугождшымъ въ концехъ ꙁемлѧ просіѧвшимъ пѣніе недостоиныи приношꙋ.

Построение акафиста всем святым представляет ту особенность, что воззвания в каждом икосе следуют в таком однообразном порядке: 1-е воззвание обращено ко всехвальным патриархам, прежде закона и по закону Богу угодившим; потом – к пророкам, провозвестникам Божественного пришествия; затем – к апостолам, самовидцам и служителям Божьего слова; далее – к мученикам Христовым; потом – к святителям, преподобным, праведным и всем святым. Заканчиваются икосы воззванием Радꙋитесѧ свѧтыи раистіи жителіе.

В позднейших печатных изданиях, например в книге Пречестныи Акаѳїсты всеседмичныѧ съ стихиры и каноны (Киево-Печерская Лавра, 1677), акафист значительно переделан, икосы заканчиваются воззванием Радꙋитесѧ вси свѧтыи ѡбщіи къ Богꙋ ѡ всемъ» мірѣ молитвенници.

12 Акафист Пресвятой Троице

В «Треакафистном молитвослове», изданном с благословения Лазаря Барановича тщанием Лаврентия Крщоновича в 1691 году, напечатан акафист Пресвятой Троице.

Кондак 1 читается:

Воꙁбранныи Воевѡдѡ, и Господи всеѧ видиміѧ и неведиміѧ твари, тебѣ въ Троици Свѧтои славимомꙋ Богу кланѧетсѧ тричисленное колѣно: небесныхъ и ꙁемныхъ и преисподнихъ...

Заключительное воззвание кондака и икосов:

Святъ, Святъ, Святъ еси Господи Боже мои, помилꙋи мѧ недостоиное соꙁданіе твое, имени ради свѧтогѡ твоегѡ.

Икос 1 начинается словами:

Архангели, Ангели, Начала, Власти, Престѡлы, Господствіѧ, Силы, достоинѡ хвалити тѧ не могутъ.

В издании «Треакафистного молитвослова» (1697) акафист исправлен по языку. Печатался и печатается акафист в униатских изданиях. Принят и Русской Православной в настоящее время, но в переработке и исправлении его архиепископом Херсонским Иннокентием.

13 Акафист св. Иоанну Златоусту

Признавая автором акафиста св. Варваре архимандрита Иосафа (Кроковского), мы видим, что первое издание его не могло быть сделано в 1639 году. Неверно также утверждение, что в первый раз этот акафист был издан в 1698 году. Акафист св. великомученице Варваре напечатан в Чернигове в 1691 году в книге Треакаѳистныи молитвослѡвъ, изданной с благословения Лазаря Барановича тщанием Лаврентия Крщоновича.

При сравнении разных изданий акафиста св. Варваре мы находим, что текст его подвергался некоторым изменениям. В книге Акаѳїстъ свѧтои славнои и всехвальнои великомученицѣ Варварѣ, изданной в 1698 году, текст напечатан тот же, что и в издании 1691 года. Тот же акафист без изменения был помещен в книге Вѣнецъ в честь тревѣнчанномꙋ Богꙋ (Чернигов, 1712). Но в издании Пречестныи Акаѳїсты всеседмичныи со стихиры и канѡны, напечатанном в Киеве при Иосафе (Кроковском), архимандрите Киево-Печерской Лавры, в 1706 году, текст акафиста исправлен, вероятно, самим автором. Приводим несколько примеров.

Издания акафиста 1691, 1698 и 1712 годов:

Воззвание 2: Рад. дѣвѡ Іисусъ Христомъ приꙁваннаѧ иꙁъ тмы въ чꙋдныи свѣтъ Вѣры и благодати егѡ.

Воззвание 5: Рад. небесномꙋ женихꙋ Христꙋ себе въ невѣстꙋ чисту оврꙋчившаѧ.

Воззвание 10: Рад. красотою Аггельскихъ тамѡ ꙁрѣніи оувеселѧющаѧсѧ.

Воззвание 4: Рад. ѩкѡ тебе истиннагѡ богослѡвіѧ самъ Свѧтыи Духъ наꙋчилъ есть.

Воззвание 5: Рад. отроковице всѣхъ ꙁвѣꙁдочетцовъ раꙁꙋмомъ си превоꙁшедшаѧ.

Воззвание 2: Рад. въ тои же кꙋпели водѡю и Духомъ свѧтымъ себе иꙁмывшаѧ.

Воззвания 3 и 4: Рад. ѩкѡ треми ѡконци тмꙋ мнѡгобожіѧ раꙁорила еси. Рад. ѩко ѡкнами трема свѣтъ троическіи покаꙁала еси.

Воззвание 8: Рад. чꙋвства своѧ отъ всѣхъ міра сꙋетствіи твердѡ ꙁаключившаѧ.

Воззвание 10: Рад. тѣми треми ѡкнами свѧтꙋю Троицꙋ оуꙁрѣвшаѧ.

Воззвание 11: Рад. ѩко тебѣ небеснаѧ врата отверꙁошасѧ.

Издание акафиста 1706 года:

Рад. Сыномъ Божіимъ свѣтомъ отъ свѣта приꙁваннаѧ иꙁъ тмы въ чꙋдныи свѣтъ Вѣры и благодати его.

Рад. Рожденномꙋ отъ Дѣвы женихꙋ Христꙋ Дѣвꙋ тѧ чистꙋю ѡбрꙋчившаѧ.

Рад. краснѣишагѡ паче сынѡвъ человѣческихъ ꙁрѣніемъ тамѡ оутѣшающаѧсѧ.

Рад. ѩкѡ тебе истиннаго богословіѧ самъ Богъ Слово наꙋчилъ есть.

Рад. всѣхъ ꙁвѣꙁдочетцѡвъ оумомъ Христовымъ превоꙁшедшаѧ.

Рад. въ кꙋпели воды и Духа къ симъже и крове твоеѧ мученическіѧ тебе иꙁмывшаѧ.

Рад. ѩкѡ треми окнами тмꙋ многѡбожіѧ Троици свѧтои противнаго прогнала еси. Рад. ѩкѡ окнами трема свѣтъ троическіи ѩснѡ оуꙁрѣла еси.

Рад. чꙋвства твоѧ предъ бранію тріехъ врагѡвъ плоти, міра и діавола крѣпкѡ ꙁаключившаѧ.

Рад. ѩкѡ тѣми треми окнами при троическомъ Божествѣ и треми денъми воꙁдвигненнꙋю тѣла Христова церковь оусмотрѣла еси.

Рад. ѩко тебѣ небеса отъ трехъ іерархіи аггельскихъ отверꙁошасѧ.

Приведенных выдержек, думаем, достаточно для того, чтобы видеть характер исправления первоначального текста акафиста. В дальнейших изданиях акафист св. Варваре печатается тождественно с текстом, изданным в 1706 году. Встречаются только исправления грамматического характера, например вместо «воздвигненную» – «воздвиженную» и т. п.

16 Акафист прп. Сергию, игумену Радонежскому, чудотворцу

Древнейший акафист прп. Сергию Радонежскому, как указывает преосвященный Филарет, архиепископ Черниговский, был написан Пахомием Логофетом . Потом были составлены прп. Сергию еще и другие акафисты. В рукописном сборнике Московской Синодальной библиотеки (XVII век, № 3, л. 224 и след.) помещен акафист св. Сергию Радонежскому, 1-й кондак которого читается так:

Въꙁъбранъныи воеводо Сергіе, и бѣсѡмъ побѣдителю, ѩко иꙁъбавльшесѧ отъ ꙁлыхъ благодаръственаѧ восписꙋемъ ти раби твои, но ѩко имꙋщи дерꙁъновеніе ко Господꙋ, отъ всѧкихъ насъ бѣдъ свободи, да ꙁовемъ ти: Радꙋисѧ Сергіе богомудре отче нашъ.

Начало 1-го икоса:

Ангелъ предстатель божіи посланъ бысть воꙁвѣстити тебѣ прішествіе богоматере.

В исторической части помещены воззвания прп. Сергия к Пресвятой Богородице, а в прославительной идут воззвания к самому преподобному от лица молящихся. Приводим 4-е воззвание из 3-го икоса:

Рад. Свѧтителю Алеѯію присныи друже. отъ него же наꙁнаменованъ былъ еси на свѧтительство положеніемъ на выю твою понагіи ꙁлаты со ароматы. ты же смиреномудре отвержесѧ превысокаго жителства и реклъ еси рꙋкоположителю. ѩко иꙁмлада не ꙁлатоносецъ» вылъ есмь – и 10-е воззвание 5-го икоса:

рад. отчествꙋ своемꙋ градꙋ ростовꙋ и всемꙋ афетороссіискомꙋ народꙋ веселіе.

В 12-м воззвании 7-го икоса при указании на величие преподобного говорится:

ѧко отъ единаго источника мноꙁи потоцы истекаютъ, такожде отъ твоего оученіѧ Сергіе мноꙁи мноꙁѣмъ обителемъ быша началницы.

В рукописи Московской Синодальной библиотеки (№ 2) помещены Кондаки и ікосы преподобному и богоносномꙋ отцꙋ нашему игумену Сергію Радонежскомꙋ чудотворцꙋ.

Воꙁбранныи отъ Царѧ силъ Господа Іисуса, данныи рѡссіи воеводо и чꙋдотворче предивныи, преподобне отче Сергіе...

Заключительное воззвание:

Радꙋисѧ Сергіе скорыи помощниче и преславныи чꙋдотворче.

Тот же акафист помещен в рукописи Московского главного архива Министерства иностранных дел (полуустав нового времени, № 517/998), но с той особенностью, что заключительное воззвание 1-го кондака другое: рад. Сергіе пребогате.

Рассматриваемый рукописный акафист прп. Сергию соответствует акафисту, ныне печатаемому. В печатном акафисте сравнительно с рукописным имеются некоторые исправления текста, хотя и небольшие, состоящие в перестановке слов (ик. 3, б, 9, конд. 8), в изменениях грамматического характера (ик. 1, 4, 7, 9–10, конд. 4), в опущении (конд. 2, 7, 11), перемене (ик. 3, 5, 10–12) и вставке (ик. 9) некоторых слов.

В каждом кондаке и икосе есть такие небольшие исправления. Для примера укажем некоторые изменения в тексте печатном сравнительно с рукописным.

Рукопись № 2 Московской Синодальной библиотеки:

Воззвание 2:

Рад. добрѣ стадо твое собравъ, во спасеніе наставлѧѧ.

Воззвание 6:

Рад. еще живъ сыи сподобисѧ видѣти пресвѧтꙋю богородицꙋ со двѣма апостолѡма.

Ꙁа еже прославлѧюще и ѡ таковꙋю же твою на агарѧны православномꙋ воинствꙋ и нынѣ помощь просѧще Богꙋ вопіемъ.

Икос 11, воззвание 11; кондак 12:

Царемъ нашимъ и царю нашемꙋ...

Печатное издание акафиста:

Рад., добрѣ стадо, тобою собранное, во спасеніе наставлѧѧи.

Рад., еще въ жиꙁни сподобивыисѧ видѣти пресвѧтую богородицꙋ со двѣма апостолома.

За еже тѧ прославлѧюще и ѡ таковои же твоеи на сопротивныхъ православномꙋ воинствꙋ помощи просѧще, Богꙋ вопіемъ.

імператорꙋ нашемꙋ...

В печати имеется третий акафист прп. Сергию, начинающийся словами:

Воꙁбранныи воеводо воинѡвъ дꙋховныхъ, подъ ꙁнаменіемъ креста воинствꙋющихъ на невидимаго врага, Сергіе чꙋдотворче...

Заключительное воззвание:

Рад. преподобне чꙋдотворче, Сергіе отче нашъ.

17 Акафист прп. Алексию, человеку Божию

Обозрение акафистов, существовавших и появившихся до учреждения Святейшего Синода, закончим рассмотрением акафиста св. Алексию, человеку Божию, сочиненного кабальным человеком князя Алексея Долгорукова Косьмой Любимовым. Побуждаемый какими-то видениями и снами, Кузьма Терентьев Любимов составил канон Марку Фраческому и акафист Алексию, человеку Божию. Чтобы снискать к себе милость царевича Алексея Петровича, автор посвятил ему свой труд. Для поднесения акафиста с каноном царевичу он обратился к Алексею Ивановичу Нарышкину, бывшему воеводой в Угличе. Нарышкин переслал письмо Любимова с его трудом к князю Феодору Юрьевичу Ромодановскому в Преображенский приказ. Ромодановский не придал значения бумагам и возвратил их обратно Любимову. Но по какому-то доносу на Любимова, что он для царевича сочиняет молитвы и акафисты, возбуждено было дело в Тайной канцелярии.

После суда и смерти несчастного Алексея Петровича Любимов был привлечен со своими рукописями в Канцелярию тайных розыскных дел. Дело в Тайной канцелярии 9 марта 1721 года рассматривалось в присутствии самого Петра Великого. Исход дела был для автора самый печальный. Составителю акафиста, обвиненному в ложном вымысле видений, было постановлено учинить тяжкое наказание: бить его кнутом и, вырвав ноздри, послать в каторгу на вечную работу .

Рассматриваемый акафист в настоящее время хранится в библиотеке А. И. Хлудова (№ 176). Рукопись акафиста св. Алексию, человеку Божию, со службой Марку написана полууставом XVIII века на 94 листах. Сначала помещено предисловие к благочестивому читателю, благороднѣишему Государю Цесаревичу и великому кнѧꙁю Алеѯію Петровичу всероссіискому.

В предисловии между прочим говорится:

Сотворихъ же оныи акаѳистъ въ лицѣхъ съ предписаніемъ краесогласныхъ стиховъ, ѧко да не токмо слышатисѧ имать то ушима, но да и очима будетъ всегда отъ вѣрныхъ толикое благоугодное его житіе ꙁретисѧ.

К тексту акафиста приложено 26 гравюр; на одной из них обозначено имя мастера – Григорий Тепчегорский.

Акафист составлен довольно искусно.

Начинается словами:

Воꙁбранныи и преславныи оугодниче Христовъ ѩкѡ иꙁбавлшесѧ тобою отъ ꙁлыхъ, благодарственнаѧ восписуемъ ти раби твои богомꙋдре Алеѯіе.

Заключительное воззвание:

Радꙋисѧ преподобнымъ красное оудобреніе.

В акафисте, сохраняемом в Хлудовской библиотеке, к сожалению, утрачен текст кондаков 9 и 10, а есть только картины к ним, и утрачены изображения у икосов 9 и 10.

В тексте акафиста нет резко выраженного протеста против новшеств, вводимых в русскую жизнь Петром, но в картинах и подписях обнаруживается этот протест. После акафиста следует . При молитве помещена картина такого содержания. Изображены сияние с надписью Ѳеосъ и в сиянии треугольник. От сияния расходятся лучи. Один луч идет к изображенному царевичу со словами въ немъ же процвѣтетъ свѧтынѧ моѧ, а из уст царевича исходят слова что воꙁдамъ Господеви ѡ всѣхъ. Другой луч от сияния со словами враги сиѧ ѡблекꙋ стꙋдомъ направлен к человеку, на голове которого надет парик и за которым стоят другие лица – тоже в париках.

По делу об акафисте Алексию, человеку Божию, был привлечен к ответственности Стефан (Яворский) . Любимов при дознании заявил, что акафист и другие сочинения он представил Стефану, который будто бы отнесся к нему одобрительно. Но на запрос Феофана (Прокоповича) и Феодосия (Лопатинского), производивших дознание по делу об акафисте св. Алексию, Стефан (Яворский) ответил, что действительно он принял от Любимова тетради, но сам внимательно их не смотрел, следовательно, не мог и хвалить, а переслал их в учительный монастырь к учителям, чтобы те рассмотрели, нет ли в них чего противного православной вере, а рассмотрены ли были произведения Любимова, он не знает. Между прочим Стефан в своем ответе на обвинительный запрос Феофана пишет: «В то время (то есть когда он поручал рассмотрение акафиста учителям) еще не было запрещения, чтобы не писать никаких писем, к хвале Божией надлежащих».

Дело об акафисте св. Алексию, человеку Божию, стоит на рубеже от Досинодального периода Русской Церкви к Синодальному.

Франциск Скорина - известный белорусский первопечатник и просветитель. За 40-летнюю карьеру он пробовал свои силы в медицине, философии, садоводстве. Он также много путешествовал, приезжал в Россию, общался с прусским герцогом.

Жизнь Франциска Скорины, фото которого помещены в нашей статье, была очень насыщенной. Еще в молодом возрасте он отправился изучать науки в Италию, где стал первым восточноевропейским выпускником, получившим звание доктор медицины. Его воспитывали в католической вере, но он занимался изучением православия. Скорина стал первым человеком, кто занялся переводом Библии на восточнославянский язык, понятный для его народа. До этого времени все церковные книги писались на церковнославянском языке.

Переводы Библии на славянские языки

Первые переводы библейских книг делали еще Кирилл и Мефодий во второй половине IX века. Переводили они с Византийских греческих списков на церковнославянский (строславянский язык), который они же и разработали, используя в качестве основы свой родной болгарско-македонский диалект. Спустя столетие из Болгарии на Русь были привезены другие славянские переводы. Фактически начиная с XI века для восточных славян стали доступны основные южнославянские переводы библейских книг.

Библейские переводы, выполненные в XIV-XV веке в Чехии, также повлияли на переводческую деятельность восточных славян. Чешскую Библию перевели с латинского языка, она была широко распространена на протяжении всего XIV- XV веков.

А в начале XVI века Франциск Скорина перевел Библию на церковнославянский язык в белорусской редакции. Это был первый перевод Библии, приближенный к народному языку.

Происхождение

Франциск (Францишек) Скорина родился в Полоцке.

Сопоставление университетских актов (поступил в Краковский университет в 1504 году, а в акте Падуанского университета, датированном 1512 годом, он представлен как «молодой человек») позволяет считать, что он родился примерно в 1490 году (возможно, во второй половине 1480-х годов). Биография Франциска Скорины известна исследователям далеко не полностью.

Они считают, что происхождение фамилии Скорина связано с древним словом "скоро" (кожа) или "скорина" (корка).

Первые достоверные сведения об этом семействе известны с конца XV ​​в.

Отец Франциска, Лукьян Скорина, упоминается в списке российских посольских претензий 1492 года к полоцким купцам. У Франциска Скорины был старший брат Иван. Королевский декрет называет его одновременно вильнюсским мещанином и полочанином. Неизвестно и крестное имя белорусского первопечатника. В своих изданиях Скорина более 100 раз использует имя «Франциск», изредка - «Францишек».

Ниже размещен портрет Франциска Скорины, напечатанный им самим в Библии.

Жизненный путь

Свое начальное образование Скорина получил в родительском доме, где он по Псалтири обучался чтению и письму на кириллице. Язык тогдашней науки (латынь) он усваивал, скорее всего, при костеле Полоцка или Вильно.

В 1504 году любознательный и предприимчивый полочанин поступил в университет в Кракове, который в то время славился в Европе своим факультетом свободных искусств, где занимались грамматикой, риторикой, диалектикой (цикл «Тривиум») и арифметикой, геометрией, астрономией и музыкой (цикл «квадривиум»).

Обучение в университете позволило Франциску Скорине понять, какой широкий кругозор и практические знания несут человеку «семь свободных искусств».

Все это он видел в Библии. Всю свою будущую переводческую и издательскую деятельность он направил на то, чтобы сделать Библию доступной «людем Посполита».

В 1506 году Скорина получил свою первую ученую степень бакалавра философии.

Около 1508 года Скорина занимал должность секретаря у датского короля.

Чтобы продолжать учебу на самых престижных факультетах университетов Европы (медицинском и теологическом), Скорине нужно было стать еще и магистром искусств.

Точно неизвестно, в каком из университетов это произошло: в Краковском или каком-то другом, но в 1512 году он прибыл в Италию в прославленный Падуанский университет, уже имея степень магистра свободных наук. Это учебное заведение Скорина избрал для получения степени доктора медицины.

Бедного, но способного юношу к экзаменам допустили. В течение двух дней он участвовал в диспутах с выдающимися учеными, защищая собственные идеи.

В ноябре 1512 года в епископском дворце в присутствии известных ученых Падуанского университета и высших лиц католической церкви Скорина был объявлен доктором в области медицинских наук.

Это было знаменательное событие: сын купца из Полоцка смог доказать, что способности и призвание имеют большее значение, чем аристократическое происхождение. Его портрет, созданный уже в середине XX века, находится в мемориальной зале среди 40 портретов знаменитых европейских ученых, закончивших Падуанский университет.

Скорина имел также степень доктора свободных наук. В западноевропейских университетах называли «семь свободных наук».

Семья

В краткой биографии Франциска Скорины есть упоминание о том, что после 1525 года первопечатник женился на Маргарите - вдове виленского купца, члена Виленского совета Юрия Адверника. В это время он служил врачом и секретарем у епископа в Вильно.

Очень тяжелым был для Скорины 1529 год. Летом в Познани умер его брат Иван. Франциск поехал туда, чтобы заняться вопросами, связанными с наследством. В том же году внезапно умерла Маргарита. На руках Скорины остался малолетний сын Симеон.

В феврале 1532 года Франциск был арестован по необоснованному и ничем не подкрепленному обвинению со стороны кредиторов покойного брата и оказался в тюрьме Познани. Только по ходатайству сына покойного Ивана (племянника Романа) он был реабилитирован.

Франциск Скорина: интересные факты из жизни

Предполагается, что в конце 1520 - начале 1530-х годов первопечатник посещал Москву, куда возил свои книги, изданный русским шрифтом. Исследователи жизненного и творческого пути Скорины полагают, что в 1525 году он выезжал в германский город Виттенберг (центр Реформации), где встречался с идеологом немецких протестантов Мартином Лютером.

В 1530 году герцог Альбрехт пригласил его в Кенигсберг по делам книгопечатания.

В середине 1530-х годах Скорина переехал в Прагу. На должность садовника в открытом ботаническом саду в королевском замке Градчаны его пригласил чешский король.

Исследователи биографии Франциска Скорины считают, что при чешском королевском дворе он, скорее всего, выполнял обязанности квалифицированного ученого-садовода. Звание доктора «в лекарских науках», полученное им в Падуе, требовало определенных знаний по ботанике.

С 1534 или 1535 года Франциск в Праге работал королевским ботаником.

Возможно, из-за недостаточной изученности остались неизвестными другие интересные факты о Франциске Скорине.

Книгоиздательская и просветительская деятельность

В период с 1512 по 1517 гг. ученый появился в Праге - центре чешского книгопечатания.

Чтобы перевести и издать Библию, ему было нужно не только ознакомиться с чешской библеистикой, но и досконально знать чешский язык. В Праге Франциск заказывает типографское оборудование, после чего начинает переводить Библию и писать к ней комментарии.

Книгоиздательская деятельность Скорины сочетала опыт европейского книгопечатания и традиции белорусского искусства.

Первая книга Франциска Скорины - пражское издание одной из библейских книг, Псалтыря (1517 год).

Ф. Скорина сделал перевод Библии на язык, приближенный к белорусскому, и понятный простому люду (церковнославянский язык в белорусской редакции).

При поддержке меценатов (ими стали виленский бургомистр Якуб Бабич, советники Богдан Онкав и Юрий Адверник) он издал в 1517-1519 годах в Праге на древнерусском языке 23 иллюстрированные книги Ветхого Завета. В последовательности: Псалтирь (6.08.1517), Книга Иова (6.10.1517) , Притчи Соломона (6.10.2517), Иисус Сирахав (5.12.1517), Екклесиаст (2.01.1518), Песнь Песней (9.01.1517), книга Премудрость Божия (19.01.1518), Первая книга Царств (10.08.1518), вторая книга Царств (10.08.1518), Третья книга Царств (10.08.1518), Четвертая книга Царств (10.08.1518), Иисус Навин (20.12.1518), Юдифь (9.02.1519), Судьи (15.12.1519), Бытие (1519), Выход (1519), Левит (1519), Руфь (1519), Цифры (1519), Второзаконие (1519), Эсфирь (1519), Плач Иеремии (1519), Пророка Даниила (1519).

Каждая из библейских книг выходила отдельным выпуском, с титульной страницей, имела собственные предисловие и послесловие. При этом издатель придерживался единых принципов подачи текста (одинаковые формат, полоса набора, шрифт, художественное оформление). Тем самым он предусматривал возможность сведения всех изданий под одну обложку.

В книгах содержится 51 печатный оттиск гравюры на бумаге с пластины (доски), на которую нанесен рисунок.

Трижды в книгах Франциска Скорины был напечатан его собственный портрет. В Восточной Европе за все время больше ни один издатель Библии такого не делал.

Согласно мнению исследователей, на титульном листе Библии размещена печать (герб) Скорины - доктора медицины.

Перевод, сделанный первопечатником, канонически точный в передаче буквы и духа библейского текста, не допускающий вольностей и дописок толкователя. Текст сохраняет соответствующее древнееврейскому и древнегреческому оригиналам состояние языка.

Книги Франциска Скорины заложили основу для нормирования белорусского литературного языка, стали первым переводом Библии на восточнославянский язык.

Белорусский просветитель хорошо знал произведения знаменитых в те времена священнослужителей, например, св. Василия Великого - епископа Кесарийского. Ему были известны произведения Иоанна Златоуста и Григория Богослова, на которого он ссылается. Его издания православные по содержанию и предназначены для удовлетворения духовных потребностей православного населения Беларуси.

Скорина стремился придать своим комментариям к Библии простую и понятную форму. В них содержатся сведения об исторических, бытовых, богословских, языковых обстоятельствах и реалиях. В теологическом контексте основное место в предисловиях и послесловиях, написанных им, занимала экзагеза - объяснение содержания книг Ветхого Завета в качестве предвестия и пророчества новозаветных событий, победы христианства в мире и надежды на вечное духовное спасение.

На фотографии ниже - монета Франциска Скорины. Она выпущена в 1990 году к 500-летию со дня рождения славного белорусского первопечатника.

Первая белорусская книга

Примерно в 1520 году Франциск основал типографию в Вильнюсе. Возможно, перенести типографию в Вильно его вынудило желание быть ближе к своему народу, для просвещения которого он и работал (в те годы белорусские земли входили в состав Великого княжества Литовского). Помещение под типографию Скорине отвел в своем собственном доме голова магистрата Вильнюса, «найстаршы бургомистр» Якуб Бабич.

Первое виленское издание - «Малая подорожная книжица». Это название Скорина дал сборнику церковных книг, выпущенных им в Вильнюсе в 1522 году.

Всего в состав «Малой дорожной книжицы» входят: Псалтырь, Часословец, Акафист Гробу Господню, Канон живительной Гроба, Акафист архангелу Михаилу, Канон архангелу Михаилу, Акафист Иоанну Предтече, Канон Иоанну Предтече, Акафист Богородице, Канон Богородице, Акафист святым Петру и Павлу, Канон святым Петру и Павлу, Акафист святому Николаю, Канон святому Николаю, Акафист Кресту Господню, Канон Кресту Господню, Акафист Иисусу, Канон Иисусу, Шастидневец, Канон покаянный, Канон в субботу на утрени, «Соборники», а также общее послесловие «Писаныи речи в сей Малой подорожной книжце».

Это был новый в восточнославянской книжной письменности тип сборника, адресованный как людям духовного звания, так и светским - купцам, должностным лицам, ремесленникам, воинам, которые в силу своей деятельности много времени проводили в дороге. Этим людям была необходима духовная поддержка, полезная информация, а при необходимости - и слова молитв.

Изданные Скориной Псалтырь (1522) и «Апостол» (1525) составляют отдельную группу не переводных, но адаптированных с других церковнославянских источников книг с приближением к народной речи.

Издание «Апостола»

В 1525 году Скорина выпустил в Вильнюсе кириллицей одну из наиболее распространенных книг - «Апостол». Это было его первое точно датированное и последнее по времени печатания издание, выпуск которого был логичным и закономерным продолжением дела издания библейских книг, начатого ​​еще в Праге. Как и «Малая подорожная книжица», «Апостол» 1525 года предназначался для широкого круга читателей. Во многих предисловиях к книге, а всего просветитель написал к «Апостолу» 22 предисловия и 17 послесловий, описывается содержание разделов, отдельных посланий, разъясняются «темные» выражения. Всему тексту предшествует общее предисловие Скорины «Деянием миром апостолъ книгъ предмова». В нем восхваляется христианская вера, обращается внимание на морально-этические нормы общественной человеческой жизни.

Мировоззрение

Взгляды просветителя говорят, что он был не только просветителем, но и патриотом.

Он способствовал распространению письменности и знаний, что можно увидеть в следующих строках:

«Всякая человеку надо читать, так как чтение - зеркало нашей жизни, лекарство для души».

Франциска Скорину считают основоположником нового понимания патриотизма, который рассматривается, как любовь и уважение к своей Родине. Из патриотических высказываний обращают на себя внимание следующие его слова:

«понеже от прирождения звери, ходящие в пустыни, знают ямы своя, птици, Летающие по воздуху, знают гнезда своя; рибы, плавающие по морю и в реках, чують виры своя; пчелы и тем подобная боронять ульев своих, - тако же и люди, и где зародилися и вскормлен суть по Бозе, к тому месту Великая милость имають».

И это к нам, сегодняшним жителям, обращены его слова, чтобы люди

«... всякого тружения и казенных для посполитого доброго и для Отчину свое не лютовали».

В его словах содержится мудрость жизни многих поколений:

«Закон прироженый в том побольше соблюдаем бывает: то чинити иным всем, что самому любо ест от иных всех, и того не чинити иным, чего сам не хощеши от иных имети... Сей закон прироженый есть к серии Единой кажного человека».

Значение деятельности

Франциск Скорина был первым, кто опубликовал книгу псалмов на белорусском языке, то есть первым использовал кириллицу. Это произошло в 1517 году. Через два года им была переведена большая часть Библии. В разных странах есть памятники, улицы и университеты, носящие его имя. Скорина - один из выдающихся людей эпохи.

Он во многом способствовал становлению и развитию белорусского языка и письменности. Он был высокодуховной личностью, для которой Бог и человек неразлучны.

Его достижения имеют большое значение для культуры и истории. Реформаторы, такие как Джон Уиклиф, в средние века переводили Библию и подвергались гонениям. Скорина был одним из первых гуманистов эпохи Возрождения, который снова взял на себя эту задачу. Действительно, его Библия опередила перевод Лютера на несколько лет.

Согласно признанию общественности, это был еще не идеальный результат. Белорусский язык только развивался, поэтому в тексте сохранились элементы церковнославянского языка, а также заимствования из чешского. Фактически просветителем были созданы основы современного белорусского языка. Напомним, он был только вторым ученым, печатающим на кириллице. Его изящные предисловия являются одними из первых примеров белорусской поэзии.

Для первопечатника Библия должна была быть написана доступным языком, чтобы ее могли понять не только ученые люди, но и простой человек. Изданные им книги были предназначены для мирян. Многие высказанные им идеи были схожи с идеями Мартина Лютера. Как и протестантские реформаторы, белорусский просветитель понимал важность новых технологий в распространении своих идей. Он возглавил первую типографию в Вильно, а его проекты имели большое значение и за пределами Беларуси.

Скорина также был отличным гравером: яркие гравюры на дереве, изображающие библейские фигуры в традиционном белорусском костюме, помогали неграмотным людям понимать религиозные идеи.

При жизни Франциск Скорина не был широко известен во всем мире, так как в мировой истории никогда не было православной реформации. После его смерти ситуация мало изменилась. Он не разрушил свой привычный мир также решительно, как это сделал Лютер. На самом деле сам Скорина, вероятно, не смог бы понять идею реформации. Несмотря на его новаторское использование языка и искусства, у него не было желания полностью разрушить структуру Церкви.

Однако он остался популярным среди соотечественников. На него обратили внимание националисты 19-го века, которые хотели подчеркнуть значение «первого белорусского интеллектуала». Работа Скорины в Вильно дала основания требовать, чтобы город получил независимость от Польши.

На фото ниже - памятник Франциску Скорине в Минске. Памятники белорусскому первопечатнику находятся также в Полоцке, Лиде, Калининграде, Праге.

Последние годы

Последние годы жизни Франциск Скорина занимался медицинской практикой. В 1520-е годы он был врачом и секретарем у виленского епископа Яна, а уже в 1529-м его во время эпидемии пригласил в Кенигсберг прусский герцог Альбрехт Гогенцоллерн.

В середине 1530-х при чешском дворе он принимал участие в дипломатической миссии Сигизмунда I.

Умер первопечатник не позднее 29 января 1552 года. Об этом свидетельствует грамота короля Фердинанда II, данная сыну Франциска Скорины Симеону, которая позволяла последнему пользоваться всем сохраненным наследием отца: имуществом, книгами, долговыми обязательствами. Однако точную дату смерти и место захоронения до сих пор не установили.

Ниже на фото - орден Франциска Скорины. Им награждаются граждане за просветительскую, исследовательскую, гуманитарную, благотворительную деятельность на благо белорусского народа. Утверждена награда 13.04. 1995 года.

Великий просветитель и современность

В настоящее время имя Скорины носят высшие награды Беларуси: орден и медаль. Также в честь него названы учебные заведения и улицы, библиотеки и общественные объединения.

Сегодня книжное наследие Франциска Скорины насчитывает 520 книг, многие из которых находятся в России, Польше, Чехии, Германии. Изданиями белорусского первопечатника обладают около 50 стран. В Беларуси находится 28 экземпляров.

В 2017-м году, который был посвящен 500-летию белорусского книгопечатания, в страну удалось вернуть уникальный памятник - «Малую подорожную книжицу».

Общий титульный лист ко всей книге не известен. Датирована по экземпляру с пасхалией - своеобразным календарём, рассчитанным с 1523 по 1543 годы (экз. Копенгагенской королевской библиотеки). Выпускать календарь для лет, которые уже прошли, не имело никакого смысла. Это был своего рода календарь, в котором указаны даты так называемых "переходящих" праздников, которые в разные годы приходятся на разные дни. Вычеслены также даты, в которые произойдут затмения солнца и луны. Средняя высота экземпляров - 14 см. Это конволют, который включает в себя 21 издание: Псалтырь, Часословец, Шестоднев, Пасхалии, Канон гробу Господня, Акафист гробу Господня, Канон архангелу Михаилу, Акафист архангелу Михаилу, Канон Иоанну Предтече, Акафист Иоанну Предтече, Канон чудотворцу Николе, Акафист чудотворцу Николе, Канон апостолам Петру и Павлу, Акафист апостолам Петру и Павлу, Канон Богородице, Акафист Богородице, Канон пресладкому имени Иисуса, Акафист пресладкому имени Иисуса, Канон кресту Господню, Акафист кресту Господню, Последование церковного собрания и общее послесловие. Некоторые торжественные песнопения - акафисты и каноны Скорина сочинил сам. Мы можем считать Скорину первым поэтом Белоруссии, произведения которого были изданы при его жизни. Утвердившееся в литературе название «Малая подорожная книжица» (точнее - «книжка») основано на предисловии Франциска Скорины: «Писаныи речи в сей Малой подорожной книжце по ряду кратце положены суть.» Формат: 8°, набор 102х65, строк -20, 10 строк - 53. Кустод и сигнатур нет, печать в две краски. Пагинация лицевая, по листам, многократная, в верхнем или нижнем правом углу: 1-Знн., 1-140, 1_28, 1-4 нн., 1-28, 1-12, 1-8, 1-12, 1-8, 1-12, 1-8, 1-12, 1-8, 1-16, 1-8, 1-12, 1-8, 1-16, 1-8, 1-12, 1-8, 1-36, 1-4, 1-4нн., 1-20 =435 лл. в полном экземпляре. Орнамент: в полном экземпляре Малой подорожной книжки должно быть 487 инициалов со 104 досок, 251 заставка с 28 досок. Гравюры: 1) 9 паг., 1 а, «Святый Иоан Предътечи крещаеть во Иордани господа нашего Исуса Христа», 80x72; 2) 10 паг., 1 а, «Благовестуеть Гавриил пречистой девици богородици Марии», 87 x 64; 3) 18 паг., 1а, без подписи (богородица с младенцем), 64x41; 4) 19 паг., 1 а, «Господь наш Исус Христос во храме навчаеть законовчителей иудейских», 81х72. Титульные листы Псалтири, Шестодневца, Соборника оформлены в виде бордюрных рамок (из 4 досок), внутри которых отпечатано заглавие. Оригинально оформлена рамка тит. листа Акафистов на всю неделю (4 паг., 1 а), особенно левая вертикальная ксилография с изображением коронованной богородицы с младенцем (некоторые исследователи рассматривают эту гравюру как пятую иллюстрацию Малой подорожной книжки). Полных экземпляров Малой подорожной книжки не сохранилось. Наиболее полные экземпляры имеются в следующих библиотеках: РНБ 1.5.8, 1.5.86; РГБ № 2044, 2045; ГИМ Меньш. 1430, Чертк. 479; Королевская библиотека, Копенгаген. Свое миниатюрное издание Франциск Скорина предназначал, в первую очередь, для купцов и ремесленников - людей, часто находившихся в дороге. Издание изящно, орнамент его красив, мелкий шрифт четок, по рисунку своему напоминает шрифт пражской "Библии". Заставки используются не только как элемент декоративного убранства, но и для лучшей организации текста ("для лепшего разделения чтущим положены суть"). Палеотип, первенец печати на белорусской земле!

Библиография: Сопиков, 1813, № 517, 930; Кеппен, 1825, с. 482, № 33; Строев, 1829, № 13; Ундольский, 1848, № 6; Сахаров,1849, №11, Каратаев, 1861, №15, Ундольский, 1871, № 18, Каратаев, 1878, № 16, Каратаев, !883, № 19. Несомненный коммерческий интерес интерес у Титова А.А. Старопечатные книги по Каталогу А.И. Кастерина, с обозначением их цен. Ростов, 1905, №6 … 550 р. !!! Ищем купить. Our desiderata. Доклад П.П. Шибанова. Издание АО «Международная книга». Москва, Мосполиграф, типо-цинкография «Мысль печатника», , № 19. ... 300 руб., Каталог книг из собрания ГПБ. СПБ, 1993, №13.

История белорусского книгопечатания - важная часть общей истории белорусского народа. Кириллическое книгопечатание было ведущим видом белорусского книгоиздания. Типографии, использовавшие кирилловские шрифты, выпускали издания на книжном славянском, а также белорусском литературном языке, применяли кирилловский алфавит, присущий древнерусской, позднее белорусской, русской и украинской письменности. Кириллическая книга связывала белорусское и украинское книгопечатание с русским, где кириллица занимала монопольное положение. Прогрессивное кириллическое книгопечатание выполняло важную историческую миссию в развитии белорусской культуры, в сохранении культурной общности восточнославянских народов, в подъёме освободительной борьбы народных масс в XVI-XVII вв. против социального и национального угнетения. В конце XV - начале XVI в. с технологией и искусством книгопечатания прямо или косвенно стали знакомы все страны Европы (Белоруссия, находившаяся в это время в составе Великого княжества Литовского, с 1569 г. почти до конца XVIII в. входила в федеративное государство- Речь Посполитую). Культурная жизнь в стране была осложнена общественно-политическими, классовыми, социально-экономическими и национально-религиозными противоречиями. Продолжавшийся в это время процесс распространения книгопечатания связан с вызреванием в Белоруссии и Литве его социальных предпосылок, развитием производительных сил и производственных отношений. Усилившаяся в связи с этим социальная активность различных слоёв общества, определённый экономический и культурный подъём и расширение международных связей способствовали развитию всех форм книжной письменности. В становлении белорусского книгопечатания основную роль играли торгово-предпринимательские слои городского населения, мещане, поддерживавшие идеи развития национальной культуры, школьного дела, просвещения.

Между 1512 и 1517 годами доктор "свободных наук" Франтишек Скорина появился в Праге. По гипотезе Й. Добровского, он мог находиться в числе лиц, сопровождавших короля Сигизмунда І (он же Жигимонт Старый) на Венский конгресс 1515 года. Ну и остался в Праге, чтобы выполнить какие-то служебные обязанности при молодом чешском короле Людовике. Тут он заказал типографское оборудование и приступил к переводу и комментарию Библии. Первая книга Скорины (Псалтырь) вышла 6 августа 1517 года. С этого времени по 1519 год Скорина перевел на церковнославянский язык (со значительной примесью старобелорусской лексики), прокомментировал и издал 23 книги Библии с предисловиями и послесловиями. В 1520-1521 годах он переехал в Вильно - столицу Великого княжества Литовского. Бургомистр Якуб Бабич отвел для типографии Скорины место в своем доме в одном из Русских кварталов в районе Рынка. Финансировал же издательскую деятельность Скорины виленский купец Богдан Онков. Около 1522 года первопечатник издал "Малую подорожную книжку", а в марте 1525 года - последнюю свою книгу "Апостол". Где-то в это время, возможно, участвовал в Вильно в диспуте со знаменитым Парацельсом. В 1525 году он, как предполагают, выезжал в германский город Виттенберг - центр Реформации, где встречался с Мартином Лютером. На основе одного из дипломатических документов 1552 года А.В.Флоровский и С.Брага разработали гипотезу, что в середине 1520 годов Скорина мог посетить и Москву, предполагая освоить московский книжный рынок. Но там, в правление великого князя Василия III, его книги были публично сожжены, потому что были изданы католиком и в местах, подлежащих власти римской церкви. Между 1525 и 1528 годами Скорина женился на вдове виленского купца Юрия Одверника Маргарите, улучшил свое материальное положение и принял вместе с женой участие в торговом деле старшего брата Ивана Скорины, который вел оптовую торговлю кожами. Но в конце 1529 года брат Иван умер в Познани. А в начале 1530 года умерла и Маргарита, оставив на руках Скорины его малолетнего сына - Симеона. Для Скорины началась эпоха судебных тяжб. Сначала подали в суд родственники Маргариты, требуя раздела ее имущества. В это время Скорина побывал в Кенигсберге (до мая 1530 года), где пытался заручиться покровительством герцога Альбрехта Гогенцоллерна, который, увлекшись идеями Реформации, хотел организовать у себя книгопечатание. Затем Скорина стал домашним врачом и секретарем виленского католического епископа Яна. Но тут уже варшавские кредиторы стали добиваться от него уплаты долгов покойного брата. Купцы-евреи Лазарь и Моисей (которым он задолжал 412 злотых) в феврале 1532 года добились ареста Скорины - и он около 10 недель провел в познанской тюрьме. Выручил его племянник - Роман, который добился аудиенции у короля Сигизмунда I и доказал, что Скорина не имел прямого отношения к делам брата. 24 мая 1532 года король приказал освободить Скорину и выдал ему охранную грамоту (иммунитет), согласно которой его мог судить лишь королевский суд. Наконец в середине 1530-х годов Франциск Скорина занял должность медика и садовника чешского короля Фердинанда I Габсбурга в королевском ботаническом саду в Праге. Умер первопечатник не позднее 29 января 1552 года.

«Малая подорожная книжка» окутана ореолом мистики и таинственности. Какую белорусскую книгу считать первопечатной? Ту, что Скорина напечатал в Праге в 1517 году, или ту, что в Вильно – в 1522? Прага тогда точно не имела отношение к Белоруссии. А Вильнюс - сейчас … Интересная арифметика. У Е.Л. Немировского читаем: Под названием “Малая подорожная книжка” известна совокупность изданий, напечатанных Франциском Скориной около 1522 г. в Вильне. Название дал сам белорусский просветитель. Оно упомянуто единственный раз – в заголовке послесловия ко всей совокупности изданий: “ПИСАНЫ и РЕЧИ В СЕЙ МАЛОЙ ПОДОРОЖНОЙ книжце по ряду кратце положены суть”. С легкой руки Ивана Прокофьевича Каратаева в историографии утвердилось название “Малая подорожная книжица”, которое впоследствии стало общепринятым и нарицательным. Между тем у самого Франциска Скорины речь идет о “книжце”. Как справедливо указал Ярослав Дмитриевич Исаевич, “форма “в книжце” – предложный падеж от “книжка”. Поэтому правильное название - “Малая подорожная книжка”. Справедливость требует указать, что именно в этой форме название употреблял чешский славист Йосеф Добровский, который впервые ввел в научный оборот эту совокупность виленских изданий Франциска Скорины. “Малая подорожная книжка” издание редкое. Общее количество известных в настоящее время конволютов и отдельно переплетенных изданий, входящих в состав “Малой подорожной книжки”, вплоть до самого последнего времени составляло 22. Последний раз восемь Акафистов (из собрания Университетской библиотеки во Вроцлаве – Польша) из общего числа в 21 издание, которое включают в состав “Малой подорожной книжки”, было введено в научный оборот Ю. А. Лабынцевым в 1978 г. Поэтому поистине сенсационной можно считать находку, сделанную в 2004 г. московским библиофилом Михаилом Евгеньевичем Гринблатом. Он приобрел в букинистическом магазине в Москве конволют, содержащий виленские Псалтырь, Канон гробу Господня, Акафист гробу Господня, Канон архангелу Михаилу, Акафист архангелу Михаилу, Канон Иоанну Предтече, Акафист Иоанну Предтече, Канон чудотворцу Николе, Акафист чудотворцу Николе, Канон апостолам Петру и Павлу, Акафист апостолам Петру и Павлу, Канон Богородице, Акафист Богородице, Канон пресладкому имени Иисуса, Акафист пресладкому имени Иисуса, Канон кресту Господню, Акафист кресту Господню, Последование церковного собрания. То есть почти вся “Малая подорожная книжка”, за исключением лишь Часословца, Шестодневца и большей части Последования церковного собрания. В последнем издании в экземпляре Гринблата сохранились лишь листы 1-11, после чего вплетены 11 листов, воспроизведенных скорописью XVII в. Пасхалии и общего послесловия к “Малой подорожной книжке” в этом конволюте нет. Пасхалия в полном виде сохранилась лишь в конволюте, находящемся в Копенгагене, а общее послесловие – в петербургском экземпляре. Никаких сведений о том, где конволют Гринблата находился ранее и кому он принадлежал, нет. Переплетен том в доски, обтянутые гладкой кожей. Книжный блок скреплен медными застежками. На обороте верхней переплетной крышки – трудно читаемая владельческая запись, датированная 13 мая 1900 г. В начало книги вплетено три чистых листа; на обороте последнего из них – карандашная запись “1722”. На полях листов – читательские маргиналии. Среди последних – запись “Сія книга Fедорова”, сделанная на л. 12 Акафиста пресладкому имени Иисуса. На некоторых листах есть рукописная кирилловская фолиация: в Акафисте кресту на л. 1 – рог , на л. 4 – pos и в Каноне кресту на л. 5 – рчг . Это, на наш взгляд, говорит о том, что указанные издания ранее входили в конволют, объем которого превышал 193 листа. В заключение скажем, что в 2005 г. была сделана еще одна скорининская находка – конволют, содержащий многие пражские издания белорусского просветителя. Нашелся он в библиотеке города Герлиц (Германия). Но о составе этого конволюта в нашем распоряжении пока еще сведений нет. Малая подорожная книжка, подобно другим изданиям Франциска Скорины, неизменно привлекает внимание исследователей начиная со второй половины XVIII в., но лишь в последние десятилетия были сделаны ее «подробное описание» (В. И. Лукьяненко, в 1973 г.), а также осуществленное «на основе современной методики» (Е. Л. Немировским, в 1978 г.) и «наиболее полное и точное книговедческое описание» (Е. Л. Немировским, в 1988 г.), т. е. была создана та основа, без которой в современной науке полноценное изучение старопечатной книги попросту невозможно. Между тем, если сравнить описания В И. Лукьяненко и Е. Л. Немировского, легко заметить в них существенные различия, позволяющие понять, что нерешительность библиографов, откладывавших выполнение этой задачи в течение многих лет, была связана не только с недостаточно хорошей сохранностью дошедших до нас экземпляров издания (зачастую представляющих собою к тому же только отдельные его части), но и с необходимостью решить вопрос о том, как его описывать, что в свою очередь связано с необходимостью выяснения того, как все издание печаталось и в каком виде поступало в продажу. В описании В. И. Лукьяненко Малая подорожная книжка предстает как единое издание, имеющее много раздельных фолиаций, но вместе с тем единую последовательность несигнованных тетрадей, в каждой из которых заключено по 4 листа. При этом описание сопровождается осторожной оговоркой о возможном появлении книги в продаже отдельными выпусками. Е. Л. Немировский рассматривает книгу Скорины как совокупность ряда отдельных изданий, каждое из которых имеет свою последовательность тетрадей или заключает в себе одну тетрадь, то из 8, то из 12 листов. В пользу и той и другой точек зрения существуют достаточно серьезные основания. На единство книги указал прежде всего сам Франциск Скорина в специальном оглавлении, в котором помимо названия книги обнаруживается подробная роспись всех составляющих ее частей Благодаря оглавлению можно понять, что задуманное Скориной издание представляло собою не абстрактный богослужебный сборник, но своего рода Псалтирь с восследованием, предназначенную для домашнего употребления. Серьезной проблемой здесь является только небольшое несоответствие оглавления действительному составу книги, которое обнаруживается в содержании и порядке служб Часослова и которое как раз и заставило В. И. Лукьяненко предположить связанность его «с выходом издания по частям небольшими выпусками, состав которых мог легко варьироваться в соответствии с особенностями реализации этих книг и др. техническими условиями». С таким объяснением едва ли можно согласиться. Нужно думать, что это несоответствие отразило в себе различие между тем, каким должен был быть Часослов, и тем, каким его в действительности напечатали, так как полунощница воскресная, напечатанная в конце Часослова, т. е. в отдалении от полунощниц повседневной и субботней, с которых Часослов начинается, производит впечатление случайно пропущенной, как, впрочем, и канон Богородице, отчего, вероятно, листы, на которых он напечатан, не получили и фолиации. Поэтому можно предположить, что при наборе оглавления Франциск Скорина решил исправить несовершенство этой части книги, не имея возможности перепечатать даже часть ее тиража, по всей видимости, из-за недостатка средств. Рассмотрение Малой подорожной книжки как «совокупности скорининских изданий», заключающей в себе 21 отдельное издание: Псалтирь, Часослов, 17 канонов и акафистов, Шестодневец, Последование церковного собрания (т. е. Месяцеслов с пасхалией), было предложено Е. Л. Немировским, указавшим, что «каждая из этих небольших книжек имеет отдельную пагинацию, выходные сведения, а часто и собственный титульный лист», а также что «принципы оформления отдельных частей „Малой подорожной книжицы" различны и обнаруживают, что над ними работали разные типографы». Аргументы Е. Л. Немировского, однако, вовсе не бесспорны. Особый счет листов для каждой из частей издания, пусть нечасто, но встречается в кириллических книгах, особенно в первую пору книгопечатания К примеру, в заблудовской Псалтири с Часословцем Ивана Федорова и Псалтирь и Часословец имеют каждый свою фолиацию, но о г этого они не становятся двумя отдельными изданиями, даже несмотря на то что и принципы оформления их различны при печатании Часословца гравированные украшения колонтитулов, употребляемые на протяжении всей Псалтири, использованы не были. Наличие нескольких выходных сведений и титульных листов в пределах одной книги также известно ранней поре книгопечатания, хотя в кириллических изданиях это явление нельзя признать частым или распространенным. В качестве примера можно привести изданный в 1641 г в типографии Бартоло Гиннами в Венеции сборник сочинений М. Дивковича, каждая часть которого имеет свой титульный лист с выходными сведениями, к тому же не всегда одинаковыми (в них указывается как 1641, так и 1640 г.). Однако и то, что Е. Л. Немировский называет выходными сведениями и титульными листами в Малой подорожной книжке, едва ли в полной мере следует рассматривать таким образом. «Выходные сведения», обнаруживаемые в конце каждой части скорининского издания, не имеют указаний на место (исключение Часослов и Месяцеслов с пасхалией) и время ее издания и в большей степени напоминают своего рода заключительную формулу, которая в значительно более позднее время сократилась до слова «конец», а ныне и вовсе исчезла из печатных книг. В отмечаемых Е. Л. Немировским «титульных листах» предпочтительнее было бы видеть авантитулы, предваряющие все 5 главных частей книги. Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец, Месяцеслов с пасхалией. На эту их функцию указывает уже отсутствие на них каких-либо сведений о времени и месте выхода книги, а также наличие формул, совсем не свойственных действительно титульным листам изданий. При этом функциональная одинаковость всех 5 авантитулов подчеркивается единством оформления, которое состоит в том, что текстовые формулы заключаются в гравированные рамки. Особые авантитулы предваряют каждую из пар, состоящую из акафиста и канона, связанных единством воспоминаемого и прославляемого события, что создает четкую внутреннюю структуру этой части Малой подорожной книжки, оформление которой показалось Е. Л. Немцовскому разнородным." Другими элементами, создающими эту необычайно стройную внутреннюю структуру Акафистов и канонов, стали местоположение колонцифры (в акафистах - в нижнем правом углу листа, в канонах - в верхнем правом углу) и употребление киновари (акафисты в отличие от канонов напечатаны только черной краской). Единство пар, состоящих из акафиста и канона, подкреплено также прямыми указаниями, встречающимися в начинательных и уже упоминавшихся заключительных формулах. Таким образом, к числу несомненных можно отнести только доказательства, свидетельствующие о Малой подорожной книжке как о едином издании, заключавшем в себе 6 частей: предисловную (оглавление и, возможно, общий титульный лист книги), Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец и Месяцеслов с пасхалией, что отнюдь не исключает возможности его распространения в виде этих отдельных частей, хотя факты такого распространения следует рассматривать не с точки зрения печатания, а с точки зрения бытования книги. И сохранившиеся экземпляры дают нам примеры подобного бытования Псалтири (отдельно и в сочетании с Часословом), Часослова, Акафистов и канонов, Шестодневца. Неполнота подбора и непоследовательность соединения текстов акафистов и канонов в некоторых экземплярах должны объясняться особенностями бытования (возможностью утрат, произволом переплетчиков и т. п.), а также необычным содержанием этой части скорининского издания. Объединение в одной книге Канонника и Акафистника, диковинное в ту пору, заставляло читателя книги решать вопрос о его предпочтениях в отношении к тем или иным молитвословиям, что, видимо, и отразилось в перемещении, внутри упоминавшихся пар, канонов в начало или в появлении подборхи только акафистов, как в экземпляре библиотеки Вроцлавского университета, существовавшем в таком виде, судя по переплету и записям, с XVI в. См. экземпляр ГИМ, Чертк. 480, который, правда, не заключает в себе одной из частей Шестодневца - покаянного канона, напечатанного вместе с каноном в субботу на утрене. Следует заметить, что понимание необходимости рассмотрения этого канона как части Шестодневца, очевидно, пришло к Франциску Скорине не сразу (оно отразилось уже в оглавлении и, видимо, в процессе печатания Шестодневца), поначалу же он был напечатан в составе Часослова. Возвращаясь к проблеме библиографического описания Малой подорожной книжки, следует заметить, что она, вне всякого сомнения, должна описываться как единое издание, содержащее, впрочем, не единую последовательность тетрадей, а шесть, по количеству главных разделов книги.

Возникновение белорусского книгопечатания в 1-й четверти XVI в. связано с деятельностью выдающегося гуманиста, просветителя, белорусского и восточнославянского первопечатника Франциска Скорины (около 1490 г.- не позднее 1551 г.). Первый этап книгоиздательской деятельности Ф. Скорины прошёл в «славном месте Празском». Давние торговые и культурные связи Чешского королевства и Великого княжества Литовского, некоторые особенности духовной и общественно-политической жизни Чехии (влияние гуситской Реформации), а также привилегии, которыми пользовалось здесь книгопечатание (не стесняемое цеховыми ограничениями), облегчали организацию нового книгоиздательского предприятия в Праге. Подобно многим европейским первопечатникам Ф. Скорина начал свою издательскую деятельность с книг Библии. Известно, что библейские книги (сложный по своему составу, неоднородный и противоречивый по своим социальным мотивам комплекс литературных произведений древней письменности) использовались в эпоху средневековья не только церковью и господствующими классами в своих целях, но также противостоящими им еретическими, радикально-реформационными движениями, революционной оппозицией феодализму. Светские ренессансные издания Скорины резко противоречили церковным канонам и ортодоксальным представлениям о «святом писании». Свободный перевод библейских текстов на белорусский литературный язык того времени, гуманистическая интерпретация их содержания, авторские предисловия и комментарии к книгам, далеко отходившие от традиций средневеково-христианского мировоззрения, граничили, с точки зрения церкви, с ересью. Не случайно православный ортодокс князь Андрей Курбский, бежавший в Великое княжество Литовское во время Ливонской войны, относил книги «Скорины Полотскаго» к богохульным еретическим изданиям, схожим с библией Лютера. Просветительско-гуманистические взгляды Ф. Скорины отчётливо проявились в его отношении к светским наукам, книжному знанию, духовным достижениям прошлого. В своих книгах, вышедших на родном языке, он пропагандировал необходимость широкого гуманитарного образования, изучения семи «свободных наук» (или «искусств»), нравственного совершенствования, активной личной и общественной деятельности «для посполитого доброго и розмножения мудрости, умения, опатрености, разуму и науки» (Второе предисловие к книге «Исус Сирахов», 1517). В высказываниях и комментариях Ф. Скорины, в его отношении к книгоиздательской, просветительской и политической деятельности ощущаются его гражданские патриотические чувства, стремление всемерно содействовать духовному развитию своего народа. Патриотизм Ф. Скорины органически сочетался с глубоким уважением к другим народам, их традициям и обычаям, культурному и историческому наследию. Известно, что в Пражской типографии Ф. Скорина издал 23 книги Ветхого завета общим объёмом около 1200 листов. Однако точно определить всю его продукцию, изданную в Пражской типографии, сегодня не представляется возможным в силу различных исторических обстоятельств, повлиявших на судьбу многих восточнославянских, в том числе белорусских, книг. Вполне уверенно можно утверждать лишь одно: Ф. Скорина намеревался издать в Праге весь свод Библии, «абы не было уменьшено в руском языку». Об этом свидетельствуют общий заглавный лист, пространное предисловие ко всей Библии, комментарии к изданным книгам. Перечисляя подготовленные к печати книги, Ф. Скорина упоминает ряд неизвестных нам или не найденных пока книг - «Ездры», «Товиф» и др. «О сих всех книгах,- писал Ф. Скорина,- мною на руский язык ново выложеных и о именах их, ширей в предословиах, от мене на кожный роздельне положеных, выписано знайдеши». Нет никаких сведений и о том, кто работал в Пражской типографии Ф. Скорины.

Шрифты, иллюстрационные и орнаментальные материалы пражских изданий Ф. Скорины не имеют прямых параллелей с известными к настоящему времени чешскими и другими инкунабулами и палеотипами конца XV - первых десятилетий XVI в. Можно предполагать, что в Пражской типографии трудились чешские мастера кпигопечатання и соотечественники Ф. Скорины. Спустя несколько лет после начала своей книгоиздательской деятельности Ф. Скорина переехал в Вильно - крупнейший политический, экономический и культурный центр и столицу Великого княжества Литовского. В Виленской типографии Ф. Скорины, устроенной в доме бурмистра Якуба Бабича, были напечатаны «Малая подорожная книжица» (около 1522 г.) и «Апостол» (1525 г.). Обе книги вышли в редакции, приближенной к языковым и религиозным традициям белорусской и восточнославянской письменности. Однако по своему социальному предназначению и в определённой мере по своему содержанию они отличались от тех довольно редких произведений рукописного книжного искусства, которые распространялись главным образом в среде привилегированных слоев общества. «Малая подорожная книжица» знакомила сравнительно широкие слои белорусского населения с некоторыми идеями птолемеевской астрономии. Просветительские тенденции Ф. Скорины нашли яркое выражение в опубликованной им перспективной сводке солнечного и лунных затмений на 1523-1530 гг. Это - первый во всей восточнославянской письменности точный прогноз затмений, которые церковь объявляла неподвластными человеческому разуму и непредсказуемыми. В «славном месте Виленском» Ф. Скорина шире, чем в Праге, участвовал в непосредственной деятельности типографии, что отмечено в его изданиях: «выложено и выбито», «выложены и вытеснены працею доктора Франциска Скорины» и т. д. В виленских изданиях использованы новые гравюры, обновлена большая часть орнамента, с особым искусством выполнены узкие «заставицы», мелкие инициалы с разнообразным декоративно-растительным фоном, широко применены разные формы набора в концовках, усовершенствована техника двухцветной печати. Как отмечали В. В. Стасов и другие искусствоведы, издания Ф. Скорины - зрелые, совершенные произведения, яркие и своеобразные по своему художественному и типографскому облику. Они органически сочетали в себе традиции белорусского и восточнославянского искусства и письменности с опытом европейского, в том числе славянского, книгопечатания, развивая и обогащая его.

Но вернямся в первую четверть XVI века. Вильна была перед ним. И солнце над нею в зените - в небе синем и чистом, как его глаза. И то ли от синих глаз его разголубелось небо над Вильной, то ли от синего неба над Вильной глаза его радостно поголубели, славные виленцы под тем ясным, золотым солнцем, сиявшим над ними, не шибко задумывались. Не думал о том и Скорина, возбужденно переживая свое прибытие в Вильну - под ее такое синее и чистое небо. Ave sol! Да здравствует солнце! И это было самое искреннее приветствие Скорины, рожденное радостью его возвращения на родину - возвращения с осуществленной мечтой, возвращения человека, который цену светлому солнцу знал, его по-особому осмысливал, со своей судьбой, со своей личностью связывал. И не беда, что после Вроцлава легче было коням, запряженным в малоповоротные фуры! Главное - книжный скарб, обретенный его неустанным трехлетним трудом в Праге, сюда, в Вильну, привезен. И теперь Скорина будет рядом с Богданом Онковым, Якубом Бабичем, Юрием Одверником, ведь рядом -перед ним - была Вильна со всей своей красою, притягательностью, знаменитостью. Дух захватывало, речь отнимало еще и оттого, что Скорина въезжал в Вильну через Кревские ворота. Ворота эти станут впоследствии называться Медницкими, а еще позже - Остробрамскими, сейчас же они именовались Кревскими. Ольгердов путь из Полоцка на Вильну оканчивался этими знаменитыми воротами. Скорина был в самом конце Ольгердова пути, но путь его собственный вел сюда не через Крево, хотя отчасти и через то самое Крево, еслп помнить, что Кревская уния вообще взяла под свой контроль дороги из Великого княжества не только на Краков, но и на Прагу. Да не об истории, близкой или давней, думал Скорина, въезжая в Вильну через Кревские ворота. Он знал, что за ними он враз окинет взором уже известную ему треугольную рыночную площадь и подворье Якуба Бабича увидит на ней, и каменный дом Юрия Одверника. Ниже Кревских ворот - по правую руку - по-прежнему стоит пивнушка, где накануне своего отъезда в Прагу три года тому назад он окончательно договаривался о деле с Богданом Онковым и Якубом Бабичем. Одверпик на тот разговор не пришел, и Скорина прощальное слово Юрию передал тогда через Онкова. Передал, чтоб аж до этого дня думать, почему отсутствовал тогда Юрий?.. Вильну Франтишек знал еще благодаря отцу своему - купцу Луке Скориничу, поскольку урочные виленские ярмарки были ярмарками и торгового люда полоцкого: одна из них открывалась на Водокрещу, другая - на Успение. Две, а то и три гулкие недели продолжались те ярмарки, и на две и более недели задерживался тут, бывало, отец Франтишека, чтоб после месяц-другой при случае рассказывать младшему сыну о Вильне. О чем только не рассказывал отец! И о разных посадах этой славной столицы Великого княжества Литовского, которых тут, как и в Полоцке, было шесть, только назывались они половицами - Литовской, Русской, Немецкой. Отец, однако, охотнее вспоминал не о половицах, костелах или церквах Вильны, а про ее купеческие гостиные дворы, и прежде всего про тот из них, который построили здесь еще при Ольгерде новгородские купцы. Любил говорить и про гостиный двор, выросший заботами короля Александра, добавляя при этом, что все-таки жаловал король Александр купца, не забывал о нем. То королевское внимание, известно, касалось, как понимали его сами виленские торговые люди, не столько заезжих гостей, сколько их, местных купцов. Ведь это же не им, виленцам, а приезжим купцам сурово предписывалось останавливаться только на дворе Александра и нигде более. И еще обязаны были приезжие купцы, устроившись на отведенном для них дворе, доложить о себе городской раде. И перед отъездом своим они должны были сделать то же. Ко всему категорически запрещалось приезжим купцам торговать в Вильне с такими же приезжими купцами. Торговать они имели право только с купцами виленскими, только с людом виленским. Так что забота Александра о купце была перво-наперво заботой о виленском купце, о Вильне. Но что, однако, ни вспоминал Скорина из рассказов отца об этом городе, первые дни его встреч в Вильне не могли не быть радостными, праздничными. Друзья его - Богдан Онков, Якуб Бабич - книги, им напечатанные, видели, известно, и до сих пор. Но чтобы их рассматривать с Франтишеком - не рассматривали. И то были такие смотрины печатных книг, словно все трое до этого их вообще не видели и в руках не держали, с жадностью не вчитывались в них. А все потому, что рассказывал друзьям Франтишек па тех смотринах и впрямь не только о том, что они уже знали из предисловий, но и прежде всего о том, что в предисловия не попало, не могло попасть. Скорина рассказывал и рассказывал о всех сложностях и тонкостях дела, уже свершенного им в Праге, о всех деталях и мелочах, что обычно помнятся людьми не очень долго, хоть как раз-то из них и состоит сама жизнь человеческая в ее неуловимости, быстротечности, исчезаемости. Пива, понятно, при той долгой-долгой скорининской исповеди была выпита не одна кружка, меду был вычерпан не один гарнец, и не один жирный гусак был к тому пиву и меду зажарен, не одно стегно воловье ломтями красно-багровыми на подносы серебряные легло, приправленное густо и смачно и круглым зеленым горошком, и душистым огненным шафраном, и тертым красным бурачком, и заморским сладким изюмом. Но вместе с первыми виленскими радостями явились и первые виленские заботы. Заботы Скорины были купеческими, торговыми. В чем они конкретно состояли, сегодня неизвестно. Дойди с того времени до нас, например, торговые книги Богдана Оикова или Якуба Бабича, а такие книги у ганзейских купцов всегда были, потому что вести их обязывало Магдебургское право, - так вот, сохранись те книги, ляг теперь своей объемистостью, кожаными обложками, графами, числами, подсчетами и расчетами на наш стол, и, как Богдану Онкову или Якубу Бабичу, каждому сегодня было бы ясно, сколько средств потратили те же Богдан Онков и Якуб Бабич на пражскую Библию - на бумагу, на которой она печаталась, на шрифт, на гравюры, на виньетки, на заставки. И сколько и на что в своем печатном деле израсходовал в Праге и сам пражский печатник Франциск Скорина, и каких затрат оно вообще потребовало, и какую прибыль ему и его друзьям вообще принесло, и сколько книг в тот или иной день продали и даже кому в долг продали - все, все было бы известно из торговых книг Богдана Онкова, Якуба Бабича, дойди они только до нашего времени! Хотя и понятно, что торговая книга - не волшебное зеркальце, сполна отражающее жизнь купца вообще и его торговую деятельность в частности. Ведь та же купеческая деятельность по обыкновению обуславливалась для торгового человека правилами, похожими на законы умножения, когда одно число пишется, а другое - в уме держится: семью семь - сорок девять, девять - пишем, четыре - в памяти. Сколько чего у купцов разных времен в памяти оставалось, кто, когда и где о том доподлинно знал?! Так же и в торговые книги то, что оставалось в памяти купца, купцом никогда не записывалось. Ведь память купца, способность к прикидке, острота и беглость мысли и были обычно залогом успеха купца, порукой его барыша. Расчет на бумаге - одно, расчет невидимый, нутряной - другое. Знали их купцы до Онкова и Бабича, знали и купцы Онков и Бабич. Но при всем том знании натыкались купцы до Онкова и Бабича, как наверняка и сами Онков и Бабич - может, часто, а может, не очень часто, - на самые разные пороги. И если бы не те пороги, то, известно же, не в 1522 году, а уже и в год своего приезда в Вильну спокойненько печатал бы Скорина свою первую здесь, в Вильне, виленскую книжицу - «Малую подорожную книжку». А так как не отпечатал он ее здесь, в Вильне, с ходу, тут же, вскорости, то это означало, что с ходу, тут же, вскорости, не получалось ни у Скорины, ни у Онкова, ни у Бабича. Все было не так просто, как могло показаться Скорине в первые дни по приезде. Что с того, что шрифт, виньетки, заставки и всякий иной скарб сюда, на место, Скорина все-таки привез? В Вильне, здесь уже, на месте, на какое место все это легло-попало, на том же месте и продолжало себе полеживать! Ведь поначалу, видимо, возникла проблема с бумагой: бумагоделательная мастерская близ Вильны только-только заработала, и бумага была покамест неважной. Да и за что перво-наперво браться в Вильне - что переводить? Это вновь-таки не могло не беспокоить Скорину, Онкова, Бабича. Ведь купцу надлежит знать, что за спрос на его товар! Таким образом, нужно было или повторять в Вильне печатание текстов, уже печатанных в Праге, или заняться подготовкой к печатанию новых... Вопросов, требующих решения, набиралось много, но в первую голову ставилось добывание денег, а также необходимость заручиться опекунством, равным если и не королевской привилегии, то хотя бы некой определенности, гарантирующей уверенность, что за спиной твоей стоит сила, которая поболее тебя и которая в обиду тебя не даст, если что непредвиденное случится. И все-таки эти серьезные хлопоты поначалу Скорине казались не такими уж трудными - по той отчасти причине, что все они делились на троих - на Онкова, Бабича и на него, Скорину. Но с каждым днем Скориной все больше завладевала в Вильне иная забота - самим Скорииой малопредвиденная, Онковым, Бабичем - тоже. И слушали могутный, плечистый Якуб Бабич и кряжистый, приземистый Богдан Онков своего друга Франтишека Скорину, когда тот приехал из Полоцка в славное место Виленское и ни пенязя с собой не привез, а только брата и его семью, и диву давались, с чего бы это Франтишек словно помолодел, откуда у него веселость, энергия и еще больше риска в планах и рассуждениях. Вроде как и не сын купца! Вроде как поубавилось у них в подклетях книг, привезенных из Праги! Наследство получил, королевскую привилегию?.. Ни наследства Скорина не получал, ни королевской привилегии. -Музыка! - восклицал он. - Все начнем заново с музыки, с золоторогого оленя!.. Почему с музыки, почему с оленя, ни малоразговорчивый Бабич, ни красноречивый Онков не понимали. -Да, с музыки и киновари, - принимался объяснять Скорина. - Акафисты нужно тиснуть - печатать, каноны, чтоб гусляры пели, хлопцы пели, девчата! Какие гусляры и парни, какие девчата, Бабич с Онковым тоже не понимали. - А киноварь, чтобы взор привлекала, яко огнь в ночи! И сейчас наш купец - тот купец, который в дороге. С богом провожает его в дорогу мать, жена, так пусть и божье слово возьмет он в дорогу на всякий день, на всякую минуту. И еще любит купец считать, любит высчитывать, подсчитывать. Так мы ему и пасхалию, а не только часослов, оттиснем-отпечатаем, и пусть он высчитывает, когда пасха, когда коляды, сам пускай, словно бог, высчитывает! И акафисты пускай любой наш купец поет в дороге - по «Малой подорожной книжке». Поет - по книжице в двенадцатую часть листа, в два раза меньшей, чем пражские наши книжечки, в двенадцатую часть листа, чтоб в кармане у купца легко вмещалась, чтоб не мешала ему в кармане - при езде, при ходьбе. Книжица - малая, расходы на нее - малые, а радость от нее купцу - большая!.. Так Якуб Бабич и Богдан Онков впервые услышали о «Малой подорожной книжке», услышали они все то, в чем Франтишек действительно их убедил, заразив их и своим энтузиазмом, и своей верой, хотя, наступая, Скорина-печатник теперь и отступал, ибо «Книжку» решено было печатать на старославянском. И все это ради коммерции? Не только из-за нее, но из-за инерции тоже, потому что читатель привык, не мог за века не привыкнуть к старому словенскому языку, который также был и языком белорусов, но только книжным. Живой, разговорный язык средневековому белорусу казался если и не ниже, то, во всяком случае, менее таинственным и, главное, менее освященным традицией. Скорине же надо было идти к печатному станку, к себе идти и через лабиринты языковых обстоятельств. Утверждение печатной книги! Книжного разума! Нравственности! Выше эллина и иудея! Но утвердит ли он живой разговорный язык так же авторитетно, как утверждена уже в сознании его соотечественников церковнославянщина? Утвердит еще! Несомненно утвердит! И стал дом Якуба Бабича в славном месте Виленском поблизости от рынка па треугольной площади возле Кревских ворот повой типографией Франциска Скорины. И вместе с тем хлопоты у Скорины с «Малой подорожной книжкой» начались ничуть не меньшие, чем некогда с большими пражскими книгами, а может, еще и поболее. Потому что в Вильне труднее было с бумагой, потому что в Вильне еще не появились такие опытные граверы и челядники, какие были у Скорины в типографии Павла Северина в чешской Праге на Старом Мясте. Но работа шла словно по маслу, словно путь сам по себе скатертью стлался. А все потому, что Скорина трудился одержимо, брался буквально за любую работу, делал все, что ни придется: и готовил текст к печати, и набирал его, подгоняя шрифты и буквицы, растирая киноварь, чтоб тут же схватиться за винт печатного станка. Он действительно работал напряженнейше, бешено, потому что оттиснуть-отпечатать в год столько, сколько страниц было оттиснуто-отпечатано в типографии Якуба Бабича в год 1522-й, - это не то что сделать, представить трудно. Акафисты и каноны вылетали как птицы из гнезда, и не о двух крылах - о восьми, о двенадцати: акафисты - о двенадцати, каноны - о восьми. Были, однако, акафисты и по 16 листов - посвященные апостолам Петру и Павлу, кресту господнему. Всего же акафистов и канонов было в 1522 году отпечатано 168 страниц, «Часослова» - 60, «Шестоднева» - 36, виленской «Псалтыри» - 140, послесловия ко всей «Малой подорожной книжке» - 23. В итоге - 427 страниц текста за один год! Скорина радовался: в Вильне дело идет не хуже, чем в Праге. Пой же акафисты, подымаясь, стоя, Русь! Радуйся, как радовался он, Франциск, когда печатал «Псалтырь», «Часослов», «Шестоднев» и все каноны двумя красками - не только будничной черной, но и праздничной - красной. А где у него красная краска, там у него и орнаментов вдосталь, и буквиц-инициалов вдосталь. Иллюстраций, правда, в акафистах и канонах мало - всего три. Той роскоши с иллюстрациями, что была у него в Праге, здесь, в Вильне, у Скорины нет. И это, конечно, огорчало. Но все же и радовался Франциск, что хотя бы и столько орнаментов, буквиц, шрифта привез-таки он из Праги и смог наконец продолжить свое печатное дело... «Так в дорогу, «Малая подорожная книжка», в добрый час!» - закончив печатать «Малую подорожную книжку», в один, понятно же, праздничный для себя и своих друзей день напутствовал ее Франтишек в доме Якуба Бабича или, может, Богдана Онкова, вряд ли, видимо, подозревая, что этот его новый взлет как печатника начался и с высокого наддвинского капища с позапрошлогодним купальским костром. - Гу-га, гу-га! - танцевал краковяк пан Твардовский, припевая с акцентом ошмянско-польским:

Не было нас,

Был ляс,

Не будет нас,

Будет ляс!..

«Ну что ж, - не удивился Скорина, - разве не сам я оставил дражайших Прекрасных цветков тут, в Вильне, чтоб они сполна насладились п волей и своеволием. Теперь вот получи!» И действительно, когда б ни переступил он порог в пивнушку, что по правую руку от рынка на треугольной площади ниже Кревских ворот, пан Твардовский тут как тут:

Пока пью, до тех пор живу!

И бокал мальвазии или алькермесовки мгновенно, как в бездонной прорве, исчезал и с удивленных глаз доктора Фауста, и с присохлых глиняных глаз Голема, и с ироничных по обыкновению глаз Станислава Станьчика. А тем временем грозный пан Твардовский уже возвышался над массивным дубовым столом пивнушки, как с дубовой долбней, с пригласительным бокалом в своих влажных от пота руках! Доктор Фауст и Голем свободно сидели за дубовым столом пивнушки и не сутулились настороженно. Не то Станислав Станьчик: гордость не позволяла ему хотя б слегка дернуться онемелым левым плечиком, но, совсем не ожидая от пана Твардовского поблажки, он безотрывно держал свою кружку при губе. Доктор Фауст второй уже год не веселился. Второй уже год он печалился по своей Неметчине, потягивая редкими глотками не славный гданьский дубльбир, а здешнее пиво и закусывая самой вкусной и нездешней шонской селедкой, приговаривая при этом: «Прекрасно! Прекрасно!..» Пана Твардовского это нисколько не удовлетворяло, и он чуть ли не каждый вечер гремел своим басовитым голосом:

Чтоб мы живы были

И шляпами водку пили!..

Будучи сами обладателями недырявых шляп, по-прежнему с опаскою посматривали на раскрасневшегося щеками и не только щеками пана великого мистра Твардовского и доктор Фауст, и Голем, и Станислав Станьчик. О, как же эту их очевидную предосторожность стал с какого-то момента ненавидеть пан Твардовский - и притопывая черным каблуком со шпорой серебряной, и запрокидывая голову, с которой чуть не падала четырехуголка с высоким павлиньим пером при ней, и выкрикивая:

Если гулять,

Значит, гулять,

Девку обнять,

Пояс отдать!., (в залог)

Пояс пана Твардовского не был, понятно, ни докторской мантией Скорины, ни докторской мантией Фауста, разве что в поясах всегда имелись карманчики, а в карманчиках - пенязи. Поведение папа Твардовского не могло тут быть ни примером доктору Скорине, ни примером доктору Фаусту. Но, может статься, именно потому, что он ни в Скорине, ни в докторе Фаусте, ни в Големе и даже ни в отличающемся шляхетностью Станиславе Станьчике не обретал себе достойных последователей, пан Твардовский вскоре так разозлился, что однажды вечером во все той же известной нам пивнушке безапелляционно заявил и всей компании Прекрасных цветков, п самому наиученейшему доктору и печатнику разных там «Малых подорожных книжиц» Франциску Скорине, что пора наконец им услышать его главнейшую тезу жизни. И тогда в пивнушке возле знаменитого виленского рынка на треугольной площади прозвучало коротко, но во всей своей значимости и силе великое кредо великого маэстро: - Жизнь - не что иное, как игра! Игра, несчастные умники! Игра, университетские бедолаги! Игра, пивоглоты и глиняные головы! Га? У великих мистров игра, известно, великая, а у посполитых заморышей - посполитая грызня! Главное - не приобрести и потомкам оставить, а все, что имеешь или заимеешь, промотать! Промотать жито, промотать холопа, промотать лес, Крез ты или не Крез!.. И всего, всего, казалось, мог ожидать от пана Твардовского такой всегда терпимый к нему доктор Франциск Скорина, но то, что он вслед за вышеприведенной тирадой пана Твардовского услышал, услышать он, по-видимому, никогда не предполагал. А пан Твардовский, входя в попросту неслыханный раж, уже только в глаза одному пану Франтишеку глядя, без ножа резал: - Да мы вашего брата мещанчика, купчика, посполитчика, - да мы его купим и продадим и денежки подсчитаем! И нам, король, чистый путь давай - по воде и по суше! И нас, шляхту, а не одних лишь купчишек от мыта избавь - по всему Великому княжеству, по всей не уступающей величием княжеству Короне! И тогда мы Францию житом засыплем, Англию лесом забросаем, а вы захиреете в своих Вильнах, Витебсках, Полоцках! Захиреют твои купчики, и - тысяча дьяволов! - никто из них книг твоих покупать не вздумает! Глебович купит?.. Умора!.. Корсаковичи?.. Умора!.. Епимахи? Хиндрики!.. Хи-хи-хи!.. Не купят ни Радзивиллы, ни Сапеги, ни разные там Гаштовты, что на польский манер в Гаштольдов себя переименовывают! Да они свои золотом тканные пояса (ах, как жаль, что эти пояса будут называться слуцкими, а не ошмянскими, ведь все-таки, Панове, недаром вы заметили, что недаром я по-польски и волхвую и пою п не с каким-нибудь, а именно с ошмянским акцентом!), - так вот я и говорю, что эти пни Гаштовты не только на книгу, но и за красивейшую белорусочку не оставят своего золотом тканного, голубым васильком вышиванного пояса, которым свои брюхатые животы обкручивают, - не оставят, гу-га, гу-га! Скорина думал, но думать ему назойливо мешали, как побрякушки, простенький припев, немудреная рифма: «был ляс», «будет ляс», «ляс - нас», «ляс - нас». Это было невыносимо! Скорина думал. И все же, если человек долго думает, он просто не может не додуматься до того, что его наконец перестает раздражать, сглаживая, как бы заволакивая ряской то, что раздражало. И постепенно «ляс» оборачивался для Скорины лесом, и не темным бесом, а светло-зеленым, как Беловежская пуща, через которую пе раз он проходил, проезжал: хоть высокая-высокая - сосны, дубы, грабы, березы до пятнадцати, а то и двадцати саженей, но солнечный свет, пробиваясь к земле сквозь кроны деревьев, становится изумрудно-зеленым, ласково-светлым. И видит уже Скорина в том свете, на травянистой полянке, оленя - золотые рога. И светлеет синева скорининских глаз и от света Беловежья, и от золотых оленьих рогов, рождая в его душе новые мелодии - щемящие, однако новые... Скорина думал... -Над этим надобно подумать, - медленными глотками смакуя здешнее пиво и надолго задерживая свой взгляд на сидящем в задумчивости Франциске Скорине, выговаривая каждое слово и каждый звук по отдельности, конклюдовал и наизнаменитейший доктор Фауст. - Если бы я только мог своею глиняного головою думать, - искренне стал убиваться Голем. -Мне, как шляхтичу, здесь даже стыдно думать, - промолвил Станьчик. «Мозг не знает стыда», - не согласился со Станьчиком в душе своей Скорина, вслух ничего, однако, не сказал и только снова сам себе напомнил, что спокойная совесть - изобретение дьявола. На душе у Скорины спокойно быть не могло, когда чернокнижные силы вон как расходились. Но это были только цветочки, ведь ягодки, известно, не впереди цветочков, а за ними. Вильна не Прага. Вильна все-таки для Франтишека Скорины - сердце родины, сердце Великого княжества Литовского. Прага хотя ему и очень дорога, но Прага - в стороне. В Праге он все же был далеко-далеко отсюда и в мечтах порывался в Вильну ежеминутно, стремился к ней как птица с юга по весне. И то, что он в сердце княжества, в сердце родины, он чувствует па каждом шагу. Франтишек не затворник в доме Якуба Бабича, в комнатах, отведенных под типографию. Не затворник, потому что через открытое окно доносятся голоса с их узенькой улочки, с рыночной гудящей площади, в которую улочка впадает не очень говорливым ручейком. Толпа там каждый день собирается многолюдная, ведь это Вильна, н жизнь в ней бурлит постоянно - разноцветная, как разноодетые жители города, разноязыкая, как пришлый люд, отовсюду стекающийся сюда в половицу Литовскую, в половицу Русскую, в половицу Немецкую... Кто не живет сегодня здесь, кого здесь не встретишь! Что литовца, жмудина, литвина-русича, да и поляка, еврея, татарина - эка невидаль! Но с той поры, когда король Александр взял себе в жены Елену, сестру Ивана III, здесь много проживает московитян. Прижились и армяне - с того времени, когда Казимир, поощряя торговлю, приглашал и евреев и армян. Есть и караимы, которых из Крыма теснят крымчаки-татары. Есть цыгане, которых короли всех западных стран Европы изгоняют, а Речь Посполитая не гонит, как и стригольников, «жидовствующих», синодами москвитского духовенства караемых беспощадно. Франтишек Скорина не скажет, что дом Якуба Бабича, его печатня в стенах этого дома - сердце Вильны, но что его сердце бьется в такт бурной виленской жизни, он готов утверждать со всей горячностью, потому что в своей типографии в доме Якуба Бабича он - в центре всего, что в городе для него происходит. То-се услышит он с рыночной площади сам, кое-что увидит, на ту же площадь выйдя, но основные вести приносит ему из ратуши Якуб Бабич - первейший бургомистр славного места Виленского, который едва ли не каждый день встречается с епископом виленским Яном, со многими панами радчиками, воеводами, ксендзами, наместниками, войтами. А события попросту захлестывают Вильну - идет ведь год 1522-й! Уже в самом начале этого года - в январе - король Жигимонт издал указ о введении общего кодекса законов, о котором давно и неглухо говорилось в Вильне, что он в великокняжеской канцелярии пишется. Первые слухи о нем зародились еще в ту пору, когда виленская великокняжеская канцелярия стала собирать по всем магнатским замкам и шляхетским усадьбам, по местам и местечкам разными королями разным панам и служилым людям в разное время данные грамоты, привилегии, указы и другие документы при печатях и не при печатях. В январском королевском вердикте признавалось, что закона-статута в Великом княжестве Литовском до сего не имелось, поскольку суды вершились на основе обычаев, королевских указов и согласно мудрости и совести самих судей. Скорина принять это королевское мнение не мог, потому что он знал о «Русской правде» Ярослава Мудрого, знал историю и «Свиток права великого князя Ярослава Володи-мировича», который тогдашний его владыка полоцкий Лука как раз уже лет двадцать тому назад привозил королю Александру сюда, в Вильну. Традиция права была на Руси очень давней. И даже если «Свиток права» Луки действительно подделка оригинала «Русской правды», то и в этом случае он - подделка под живую традицию, поскольку не будь она живой, не возникла бы и сама подделка! Но главным для себя Скорина в январском вердикте отметил желание короля Жигимонта, чтоб одинаковая справедливость была установлена для всех: для магнатов, шляхты, посполитства - ремесленников и мещан. Против такого законоположения не мог быть ни Скорина, ни Бабич, как ни вообще шляхта, ни вообще посполитство всего Великого княжества Литовского. Против выступили магнаты. Уравнять их в правах со шляхтой? Никогда! До сих пор они между собой грызлись, не верили один другому, перехватывали друг у друга земли, боры, дубравы, луга и ляды, отнимали друг у друга номинации, воеводства, наместничества, кастелянства и епископства. А тут - как замирились. И в Городне проект не прошел. Магнаты - все: Радзивиллы, Сапега, Ильиничи, даже князь Константин Острожский - встали против проекта стеной. Жигимонт велел переработать проект и передать его на обсуждение очередному сейму - 1524 года. Этого сейма ждало Берестье, в котором он должен был собраться, но еще в большей мере Вильна. Здесь тогда строили два новых гостиных двора - Московский и Немецкий, и виленцы по обыкновению весьма интересовались тем, что строится, кем строится, как строится. На этот раз, однако, Московской и Немецкой гостиницам не повезло - Вильна вся глядела не в их сторону, а в сторону великокняжеской канцелярии и Берестья. В Городню тем летом 1522-го Скорина подскакивал не только из интереса к делам сейма. Была на то и еще одна причина, более серьезная: Скорина вел под Городней переговоры с одним из тамошних помещиков о возможности открытия школы - поначалу лишь в одной из его усадеб, а затем и в других. Школа, по скоринскому замыслу, предназначалась не для монахов - будь то доминиканцев, бернардинцев или православных. Это должна быть его, доктора Скорины, школа. В ней и учить он станет сам, набрав себе детей и тех из взрослых, кого только можно будет, чтоб поскорее их самих назвать бакалаврами: и мечта его - учить своих воспитанников по-светски! А вообще и в 1522 году - во время печатания «Малой подорожной книжки», как и в первый год по возвращении из Праги, как потом и в третий и в четвертый, - Скорина в самой Вильне, можно сказать, мало обретался. Он меньше ждал встреч, нежели сам их искал. Он - как человек-встреча. Вихрь, а не человек, хотя и солидный, доктор наук, ученейший муж, авторитет. Потому и берут его часто в свидетели: где договор написать, где куплю-продажу засвидетельствовать. И вот он то в Ошмянах, то в Креве, Городне, Берестье, а то и дальше - в Варшаве, Кракове, Дрездене. В гостиницах, на постоялых дворах книг почетных гостей нет, и в анналах истории дни Скорины - часы его остановок, ночлега, столованья - не сохранятся, написанные золотыми буквами. Да не об этом беспокоится Скорина! Ведь он в дороге - с книгами, которые хотел бы продать. Зовут его в дорогу и больные. И, кстати, в Вильне слава у него - это прежде всего слава «опатрёного», то есть рассудительного и дальновидного в своей умудренности мужа, ученого лекаря, книги печатающего! Но каким бы «опатрёным» ни был он для стороннего человеческого глаза, в торговле книгами своими его словно преследовала вечная неудача. «Есть докторове...» - писал он когда-то в Праге. А скольких докторов он встретил на берегу полоцкой Двины? А когда еще станут докторами над Неманом те, школы для которых над Неманом оп еще не заложил? И вообще, кто, когда и где покупал книгу, если она могла завтра сгореть, ведь зарева на ночных небосклонах не гасли, а призраки войны продолжали оставаться реальными, а не воображаемыми?.. Но было еще одно обстоятельство, в силу которого, если только ничто не приковывало Скорину к Вильне - ни великокняжеская канцелярия, ни печатный станок, ни лекарские или юридические дела, - всегда покидал он Вильну, словно устав здесь до полусмерти. Продолжал болеть Юрий Одверник, и Скорина, едва лишь вспоминал об этом, готов был ехать хоть на край света. Однако ж и чувствовал всем своим благородным сердцем, что никуда ему не убежать от греха, потому как думал on не столько про Одверника, сколько про Маргариту. А ведь еще у апостола Матфея сказано - Скорина знал: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Но грех это или не грех, что он думает про Маргариту? Если думает, то уже грех. Да и не дивчина же она, не запоет, как пела некогда на Малой Стране в Праге кареглазая дочь хозяина, у которого он квартировал:

Не ходи к нам, молодец,

Когда я тебя не зову,

Да я и калиточку

Лентами завяжу.

Он - не молодец. А Маргарита - разве ей до песен при мучительных страданиях Одверника? Но, как на грех, Франтишек по-молодецки нет-нет да и пропоет в душе своей строфу в ответ на строфу кареглазой дивчины с Малой Страны. Пропоет, потому что ведь как же не пропеть, не повторить в душе вот это:

Хоть завяжешь их, девонька,

Лентами голубыми,

Я их поразвязываю

Словом ласковым.

О да! Он развязал бы, если б мог, судьбу Маргариты словами добрыми. Разве ж не сам он в первых строках предисловия к своей «Псалтыри» писал, что «на всяко дЬло добро уготован»? Но если на дело, то и на слово! Слов добрых в его душе вон сколько! Но какие все-таки сложные узлы завязывает ему судьба и хватит или не хватит у него слов добрых, дабы развязать их? А главное, не сказать ему тех добрых слов Маргарите, не сказать!.. В Вильне все дома, даже в самой крайней Немецкой половице, стоят для него поблизости от подворья Юрия Одверника. Но только выедет он из Вильны, как постоялый двор уже за первым поворотом дороги кажется ему далеким от Вильны, как Багдад. Болел Одверник, и побеги Франтишека из Вильны в «Багдад» продолжались. «Для влюбленного любой Багдад - не даль», - говорили в средневековье, но для Франтишека и дом Якуба Бабича - за рыночной треугольной площадью - был далью Багдада, хотя до жилища Одверника от него рукой подать.

P.S. И еще раз акцентируем внимание на выводах А. В. Вознесенского: Малая подорожная книжка, подобно другим изданиям Франциска Скорины, неизменно привлекает внимание исследователей начиная со второй половины XVIII в., но лишь в последние десятилетия были сделаны ее «подробное описание» (В. И. Лукьяненко, в 1973 г.), а также осуществленное «на основе современной методики» (Е. Л. Немировским, в 1978 г.) и «наиболее полное и точное книговедческое описание» (Е. Л. Немировским, в 1988 г.), т. е. была создана та основа, без которой в современной науке полноценное изучение старопечатной книги попросту невозможно. Между тем, если сравнить описания В И. Лукьяненко и Е. Л. Немировского, легко заметить в них существенные различия, позволяющие понять, что нерешительность библиографов, откладывавших выполнение этой задачи в течение многих лет, была связана не только с недостаточно хорошей сохранностью дошедших до нас экземпляров издания (зачастую представляющих собою к тому же только отдельные его части), но и с необходимостью решить вопрос о том, как его описывать, что в свою очередь связано с необходимостью выяснения того, как все издание печаталось и в каком виде поступало в продажу. В описании В. И. Лукьяненко Малая подорожная книжка предстает как единое издание, имеющее много раздельных фолиаций, но вместе с тем единую последовательность несигнованных тетрадей, в каждой из которых заключено по 4 листа. При этом описание сопровождается осторожной оговоркой о возможном появлении книги в продаже отдельными выпусками. Е. Л. Немировский рассматривает книгу Скорины как совокупность ряда отдельных изданий, каждое из которых имеет свою последовательность тетрадей или заключает в себе одну тетрадь, то из 8, то из 12 листов. В пользу и той и другой точек зрения существуют достаточно серьезные основания. На единство книги указал прежде всего сам Франциск Скорина в специальном оглавлении, в котором помимо названия книги обнаруживается подробная роспись всех составляющих ее частей Благодаря оглавлению, можно понять, что задуманное Скориной издание представляло собою не абстрактный богослужебный сборник, но своего рода Псалтирь с восследованием, предназначенную для домашнего употребления. Серьезной проблемой здесь является только небольшое несоответствие оглавления действительному составу книги, которое обнаруживается в содержании и порядке служб Часослова и которое как раз и заставило В. И. Лукьяненко предположить связанность его «с выходом издания по частям небольшими выпусками, состав которых мог легко варьироваться в соответствии с особенностями реализации этих книг и др. техническими условиями». С таким объяснением едва ли можно согласиться. Нужно думать, что это несоответствие отразило в себе различие между тем, каким должен был быть Часослов, и тем, каким его в действительности напечатали, так как полунощница воскресная, напечатанная в конце Часослова, т. е. в отдалении от полунощни повседневной и субботней, с которых Часослов начинается, производит впечатление случайно пропущенной, как, впрочем, и канон Богородице, отчего, вероятно, листы, на которых он напечатан, не получили и фолиации. Поэтому можно предположить, что при наборе оглавления Франциск Скорина решил исправить несовершенство этой части книги, не имея возможности перепечатать даже часть ее тиража, по всей видимости, из-за недостатка средств. Рассмотрение Малой подорожной книжки как «совокупности скорининских изданий», заключающей в себе 21 отдельное издание: Псалтирь, Часослов, 17 канонов и акафистов, Шестодневец, Последование церковного собрания (т. е. Месяцеслов с пасхалией), было предложено Е. Л. Немировским, указавшим, что «каждая из этих небольших книжек имеет отдельную пагинацию, выходные сведения, а часто и собственный титульный лист», а также что «принципы оформления отдельных частей „Малой подорожной книжицы" различны и обнаруживают, что над ними работали разные типографы». Аргументы Е. Л. Немировского, однако, вовсе не бесспорны. Особый счет листов для каждой из частей издания, пусть нечасто, но встречается в кириллических книгах, особенно в первую пору книгопечатания. К примеру, в заблудовской Псалтири с Часословцем Ивана Федорова и Псалтирь и Часословец имеют каждый свою фолиацию, но о г этого они не становятся двумя отдельными изданиями, даже несмотря на то что и принципы оформления их различны при печатании Часословца гравированные украшения колонтитулов, употребляемые на протяжении всей Псалтири, использованы не были. Наличие нескольких выходных сведений и титульных листов в пределах одной книги также известно ранней поре книгопечатания, хотя в кириллических изданиях это явление нельзя признать частым или распространенным. В качестве примера можно привести изданный в 1641 г в типографии Бартоло Гиннами в Венеции сборник сочинений М. Дивковича, каждая часть которого имеет свой титульный лист с выходными сведениями, к тому же не всегда одинаковыми (в них указывается как 1641, так и 1640 г.). Однако и то, что Е. Л. Немировский называет выходными сведениями и титульными листами в Малой подорожной книжке, едва ли в полной мере следует рассматривать таким образом. «Выходные сведения», обнаруживаемые в конце каждой части скорининского издания, не имеют указаний на место (исключение Часослов и Месяцеслов с пасхалией) и время ее издания и в большей степени напоминают своего рода заключительную формулу, которая в значительно более позднее время сократилась до слова «конец», а ныне и вовсе исчезла из печатных книг. В отмечаемых Е. Л. Немировским «титульных листах» предпочтительнее было бы видеть авантитулы, предваряющие все 5 главных частей книги. Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец, Месяцеслов с пасхалией. На эту их функцию указывает уже отсутствие на них каких-либо сведений о времени и месте выхода книги, а также наличие формул, совсем не свойственных действительно титульным листам изданий. При этом функциональная одинаковость всех 5 авантитулов подчеркивается единством оформления, которое состоит в том, что текстовые формулы заключаются в гравированные рамки. Особые авантитулы предваряют каждую из пар, состоящую из акафиста и канона, связанных единством воспоминаемого и прославляемого события, что создает четкую внутреннюю структуру этой части Малой подорожной книжки, оформление которой показалось Е. Л. Немцовскому разнородным." Другими элементами, создающими эту необычайно стройную внутреннюю структуру Акафистов и канонов, стали местоположение колонцифры (в акафистах - в нижнем правом углу листа, в канонах - в верхнем правом углу) и употребление киновари (акафисты в отличие от канонов напечатаны только черной краской). Единство пар, состоящих из акафиста и канона, подкреплено также прямыми указаниями, встречающимися в начинательных и уже упоминавшихся заключительных формулах. Таким образом, к числу несомненных можно отнести только доказательства, свидетельствующие о Малой подорожной книжке как о едином издании, заключавшем в себе 6 частей: предисловную (оглавление и, возможно, общий титульный лист книги), Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец и Месяцеслов с пасхалией, что отнюдь не исключает возможности его распространения в виде этих отдельных частей, хотя факты такого распространения следует рассматривать не с точки зрения печатания, а с точки зрения бытования книги. И сохранившиеся экземпляры дают нам примеры подобного бытования Псалтири (отдельно и в сочетании с Часословом), Часослова, Акафистов и канонов, Шестодневца. Можно обратиться к экземпляру ГИМ, Чертк. 480, который, правда, не заключает в себе одной из частей Шестодневца - покаянного канона, напечатанного вместе с каноном в субботу на утрене. Следует заметить, что понимание необходимости рассмотрения этого канона как части Шестодневца, очевидно, пришло к Франциску Скорине не сразу (оно отразилось уже в оглавлении и, видимо, в процессе печатания Шестодневца), поначалу же он был напечатан в составе Часослова. Возвращаясь к проблеме библиографического описания Малой подорожной книжки, следует заметить, что она, вне всякого сомнения, должна описываться как единое издание, содержащее, впрочем, не единую последовательность тетрадей, а шесть, по количеству главных разделов книги.

Общий титульный лист ко всей книге не известен. Датирована по экземпляру с пасхалией - своеобразным календарём, рассчитанным с 1523 по 1543 годы (экз. Копенгагенской королевской библиотеки). Выпускать календарь для лет, которые уже прошли, не имело никакого смысла. Это был своего рода календарь, в котором указаны даты так называемых "переходящих" праздников, которые в разные годы приходятся на разные дни. Вычеслены также даты, в которые произойдут затмения солнца и луны. Средняя высота экземпляров - 14 см. Это конволют, который включает в себя 21 издание: Псалтырь, Часословец, Шестоднев, Пасхалии, Канон гробу Господня, Акафист гробу Господня, Канон архангелу Михаилу, Акафист архангелу Михаилу, Канон Иоанну Предтече, Акафист Иоанну Предтече, Канон чудотворцу Николе, Акафист чудотворцу Николе, Канон апостолам Петру и Павлу, Акафист апостолам Петру и Павлу, Канон Богородице, Акафист Богородице, Канон пресладкому имени Иисуса, Акафист пресладкому имени Иисуса, Канон кресту Господню, Акафист кресту Господню, Последование церковного собрания и общее послесловие. Некоторые торжественные песнопения - акафисты и каноны Скорина сочинил сам. Мы можем считать Скорину первым поэтом Белоруссии, произведения которого были изданы при его жизни. Утвердившееся в литературе название «Малая подорожная книжица» (точнее - «книжка») основано на предисловии Франциска Скорины: «Писаныи речи в сей Малой подорожной книжце по ряду кратце положены суть.» Формат: 8°, набор 102х65, строк -20, 10 строк - 53. Кустод и сигнатур нет, печать в две краски. Пагинация лицевая, по листам, многократная, в верхнем или нижнем правом углу: 1-Знн., 1-140, 1_28, 1-4 нн., 1-28, 1-12, 1-8, 1-12, 1-8, 1-12, 1-8, 1-12, 1-8, 1-16, 1-8, 1-12, 1-8, 1-16, 1-8, 1-12, 1-8, 1-36, 1-4, 1-4нн., 1-20 =435 лл. в полном экземпляре. Орнамент: в полном экземпляре Малой подорожной книжки должно быть 487 инициалов со 104 досок, 251 заставка с 28 досок. Гравюры: 1) 9 паг., 1 а, «Святый Иоан Предътечи крещаеть во Иордани господа нашего Исуса Христа», 80x72; 2) 10 паг., 1 а, «Благовестуеть Гавриил пречистой девици богородици Марии», 87 x 64; 3) 18 паг., 1а, без подписи (богородица с младенцем), 64x41; 4) 19 паг., 1 а, «Господь наш Исус Христос во храме навчаеть законовчителей иудейских», 81х72. Титульные листы Псалтири, Шестодневца, Соборника оформлены в виде бордюрных рамок (из 4 досок), внутри которых отпечатано заглавие. Оригинально оформлена рамка тит. листа Акафистов на всю неделю (4 паг., 1 а), особенно левая вертикальная ксилография с изображением коронованной богородицы с младенцем (некоторые исследователи рассматривают эту гравюру как пятую иллюстрацию Малой подорожной книжки). Полных экземпляров Малой подорожной книжки не сохранилось. Наиболее полные экземпляры имеются в следующих библиотеках: РНБ 1.5.8, 1.5.86; РГБ № 2044, 2045; ГИМ Меньш. 1430, Чертк. 479; Королевская библиотека, Копенгаген. Свое миниатюрное издание Франциск Скорина предназначал, в первую очередь, для купцов и ремесленников - людей, часто находившихся в дороге. Издание изящно, орнамент его красив, мелкий шрифт четок, по рисунку своему напоминает шрифт пражской "Библии". Заставки используются не только как элемент декоративного убранства, но и для лучшей организации текста ("для лепшего разделения чтущим положены суть"). Палеотип, первенец печати на белорусской земле!

Библиография: Сопиков, 1813, № 517, 930; Кеппен, 1825, с. 482, № 33; Строев, 1829, № 13; Ундольский, 1848, № 6; Сахаров,1849, №11, Каратаев, 1861, №15, Ундольский, 1871, № 18, Каратаев, 1878, № 16, Каратаев, !883, № 19. Несомненный коммерческий интерес интерес у Титова А.А. Старопечатные книги по Каталогу А.И. Кастерина, с обозначением их цен. Ростов, 1905, №6 … 550 р. !!! Ищем купить. Our desiderata. Доклад П.П. Шибанова. Издание АО «Международная книга». Москва, Мосполиграф, типо-цинкография «Мысль печатника», , № 19. ... 300 руб., Каталог книг из собрания ГПБ. СПБ, 1993, №13.

История белорусского книгопечатания - важная часть общей истории белорусского народа. Кириллическое книгопечатание было ведущим видом белорусского книгоиздания. Типографии, использовавшие кирилловские шрифты, выпускали издания на книжном славянском, а также белорусском литературном языке, применяли кирилловский алфавит, присущий древнерусской, позднее белорусской, русской и украинской письменности. Кириллическая книга связывала белорусское и украинское книгопечатание с русским, где кириллица занимала монопольное положение. Прогрессивное кириллическое книгопечатание выполняло важную историческую миссию в развитии белорусской культуры, в сохранении культурной общности восточнославянских народов, в подъёме освободительной борьбы народных масс в XVI-XVII вв. против социального и национального угнетения. В конце XV - начале XVI в. с технологией и искусством книгопечатания прямо или косвенно стали знакомы все страны Европы (Белоруссия, находившаяся в это время в составе Великого княжества Литовского, с 1569 г. почти до конца XVIII в. входила в федеративное государство- Речь Посполитую). Культурная жизнь в стране была осложнена общественно-политическими, классовыми, социально-экономическими и национально-религиозными противоречиями. Продолжавшийся в это время процесс распространения книгопечатания связан с вызреванием в Белоруссии и Литве его социальных предпосылок, развитием производительных сил и производственных отношений. Усилившаяся в связи с этим социальная активность различных слоёв общества, определённый экономический и культурный подъём и расширение международных связей способствовали развитию всех форм книжной письменности. В становлении белорусского книгопечатания основную роль играли торгово-предпринимательские слои городского населения, мещане, поддерживавшие идеи развития национальной культуры, школьного дела, просвещения.

Между 1512 и 1517 годами доктор "свободных наук" Франтишек Скорина появился в Праге. По гипотезе Й. Добровского, он мог находиться в числе лиц, сопровождавших короля Сигизмунда І (он же Жигимонт Старый) на Венский конгресс 1515 года. Ну и остался в Праге, чтобы выполнить какие-то служебные обязанности при молодом чешском короле Людовике. Тут он заказал типографское оборудование и приступил к переводу и комментарию Библии. Первая книга Скорины (Псалтырь) вышла 6 августа 1517 года. С этого времени по 1519 год Скорина перевел на церковнославянский язык (со значительной примесью старобелорусской лексики), прокомментировал и издал 23 книги Библии с предисловиями и послесловиями. В 1520-1521 годах он переехал в Вильно - столицу Великого княжества Литовского. Бургомистр Якуб Бабич отвел для типографии Скорины место в своем доме в одном из Русских кварталов в районе Рынка. Финансировал же издательскую деятельность Скорины виленский купец Богдан Онков. Около 1522 года первопечатник издал "Малую подорожную книжку", а в марте 1525 года - последнюю свою книгу "Апостол". Где-то в это время, возможно, участвовал в Вильно в диспуте со знаменитым Парацельсом. В 1525 году он, как предполагают, выезжал в германский город Виттенберг - центр Реформации, где встречался с Мартином Лютером. На основе одного из дипломатических документов 1552 года А.В.Флоровский и С.Брага разработали гипотезу, что в середине 1520 годов Скорина мог посетить и Москву, предполагая освоить московский книжный рынок. Но там, в правление великого князя Василия III, его книги были публично сожжены, потому что были изданы католиком и в местах, подлежащих власти римской церкви. Между 1525 и 1528 годами Скорина женился на вдове виленского купца Юрия Одверника Маргарите, улучшил свое материальное положение и принял вместе с женой участие в торговом деле старшего брата Ивана Скорины, который вел оптовую торговлю кожами. Но в конце 1529 года брат Иван умер в Познани. А в начале 1530 года умерла и Маргарита, оставив на руках Скорины его малолетнего сына - Симеона. Для Скорины началась эпоха судебных тяжб. Сначала подали в суд родственники Маргариты, требуя раздела ее имущества. В это время Скорина побывал в Кенигсберге (до мая 1530 года), где пытался заручиться покровительством герцога Альбрехта Гогенцоллерна, который, увлекшись идеями Реформации, хотел организовать у себя книгопечатание. Затем Скорина стал домашним врачом и секретарем виленского католического епископа Яна. Но тут уже варшавские кредиторы стали добиваться от него уплаты долгов покойного брата. Купцы-евреи Лазарь и Моисей (которым он задолжал 412 злотых) в феврале 1532 года добились ареста Скорины - и он около 10 недель провел в познанской тюрьме. Выручил его племянник - Роман, который добился аудиенции у короля Сигизмунда I и доказал, что Скорина не имел прямого отношения к делам брата. 24 мая 1532 года король приказал освободить Скорину и выдал ему охранную грамоту (иммунитет), согласно которой его мог судить лишь королевский суд. Наконец в середине 1530-х годов Франциск Скорина занял должность медика и садовника чешского короля Фердинанда I Габсбурга в королевском ботаническом саду в Праге. Умер первопечатник не позднее 29 января 1552 года.

«Малая подорожная книжка» окутана ореолом мистики и таинственности. Какую белорусскую книгу считать первопечатной? Ту, что Скорина напечатал в Праге в 1517 году, или ту, что в Вильно – в 1522? Прага тогда точно не имела отношение к Белоруссии. А Вильнюс - сейчас … Интересная арифметика. У Е.Л. Немировского читаем: Под названием “Малая подорожная книжка” известна совокупность изданий, напечатанных Франциском Скориной около 1522 г. в Вильне. Название дал сам белорусский просветитель. Оно упомянуто единственный раз – в заголовке послесловия ко всей совокупности изданий: “ПИСАНЫ и РЕЧИ В СЕЙ МАЛОЙ ПОДОРОЖНОЙ книжце по ряду кратце положены суть”. С легкой руки Ивана Прокофьевича Каратаева в историографии утвердилось название “Малая подорожная книжица”, которое впоследствии стало общепринятым и нарицательным. Между тем у самого Франциска Скорины речь идет о “книжце”. Как справедливо указал Ярослав Дмитриевич Исаевич, “форма “в книжце” – предложный падеж от “книжка”. Поэтому правильное название - “Малая подорожная книжка”. Справедливость требует указать, что именно в этой форме название употреблял чешский славист Йосеф Добровский, который впервые ввел в научный оборот эту совокупность виленских изданий Франциска Скорины. “Малая подорожная книжка” издание редкое. Общее количество известных в настоящее время конволютов и отдельно переплетенных изданий, входящих в состав “Малой подорожной книжки”, вплоть до самого последнего времени составляло 22. Последний раз восемь Акафистов (из собрания Университетской библиотеки во Вроцлаве – Польша) из общего числа в 21 издание, которое включают в состав “Малой подорожной книжки”, было введено в научный оборот Ю. А. Лабынцевым в 1978 г. Поэтому поистине сенсационной можно считать находку, сделанную в 2004 г. московским библиофилом Михаилом Евгеньевичем Гринблатом. Он приобрел в букинистическом магазине в Москве конволют, содержащий виленские Псалтырь, Канон гробу Господня, Акафист гробу Господня, Канон архангелу Михаилу, Акафист архангелу Михаилу, Канон Иоанну Предтече, Акафист Иоанну Предтече, Канон чудотворцу Николе, Акафист чудотворцу Николе, Канон апостолам Петру и Павлу, Акафист апостолам Петру и Павлу, Канон Богородице, Акафист Богородице, Канон пресладкому имени Иисуса, Акафист пресладкому имени Иисуса, Канон кресту Господню, Акафист кресту Господню, Последование церковного собрания. То есть почти вся “Малая подорожная книжка”, за исключением лишь Часословца, Шестодневца и большей части Последования церковного собрания. В последнем издании в экземпляре Гринблата сохранились лишь листы 1-11, после чего вплетены 11 листов, воспроизведенных скорописью XVII в. Пасхалии и общего послесловия к “Малой подорожной книжке” в этом конволюте нет. Пасхалия в полном виде сохранилась лишь в конволюте, находящемся в Копенгагене, а общее послесловие – в петербургском экземпляре. Никаких сведений о том, где конволют Гринблата находился ранее и кому он принадлежал, нет. Переплетен том в доски, обтянутые гладкой кожей. Книжный блок скреплен медными застежками. На обороте верхней переплетной крышки – трудно читаемая владельческая запись, датированная 13 мая 1900 г. В начало книги вплетено три чистых листа; на обороте последнего из них – карандашная запись “1722”. На полях листов – читательские маргиналии. Среди последних – запись “Сія книга Fедорова”, сделанная на л. 12 Акафиста пресладкому имени Иисуса. На некоторых листах есть рукописная кирилловская фолиация: в Акафисте кресту на л. 1 – рог , на л. 4 – pos и в Каноне кресту на л. 5 – рчг . Это, на наш взгляд, говорит о том, что указанные издания ранее входили в конволют, объем которого превышал 193 листа. В заключение скажем, что в 2005 г. была сделана еще одна скорининская находка – конволют, содержащий многие пражские издания белорусского просветителя. Нашелся он в библиотеке города Герлиц (Германия). Но о составе этого конволюта в нашем распоряжении пока еще сведений нет. Малая подорожная книжка, подобно другим изданиям Франциска Скорины, неизменно привлекает внимание исследователей начиная со второй половины XVIII в., но лишь в последние десятилетия были сделаны ее «подробное описание» (В. И. Лукьяненко, в 1973 г.), а также осуществленное «на основе современной методики» (Е. Л. Немировским, в 1978 г.) и «наиболее полное и точное книговедческое описание» (Е. Л. Немировским, в 1988 г.), т. е. была создана та основа, без которой в современной науке полноценное изучение старопечатной книги попросту невозможно. Между тем, если сравнить описания В И. Лукьяненко и Е. Л. Немировского, легко заметить в них существенные различия, позволяющие понять, что нерешительность библиографов, откладывавших выполнение этой задачи в течение многих лет, была связана не только с недостаточно хорошей сохранностью дошедших до нас экземпляров издания (зачастую представляющих собою к тому же только отдельные его части), но и с необходимостью решить вопрос о том, как его описывать, что в свою очередь связано с необходимостью выяснения того, как все издание печаталось и в каком виде поступало в продажу. В описании В. И. Лукьяненко Малая подорожная книжка предстает как единое издание, имеющее много раздельных фолиаций, но вместе с тем единую последовательность несигнованных тетрадей, в каждой из которых заключено по 4 листа. При этом описание сопровождается осторожной оговоркой о возможном появлении книги в продаже отдельными выпусками. Е. Л. Немировский рассматривает книгу Скорины как совокупность ряда отдельных изданий, каждое из которых имеет свою последовательность тетрадей или заключает в себе одну тетрадь, то из 8, то из 12 листов. В пользу и той и другой точек зрения существуют достаточно серьезные основания. На единство книги указал прежде всего сам Франциск Скорина в специальном оглавлении, в котором помимо названия книги обнаруживается подробная роспись всех составляющих ее частей Благодаря оглавлению можно понять, что задуманное Скориной издание представляло собою не абстрактный богослужебный сборник, но своего рода Псалтирь с восследованием, предназначенную для домашнего употребления. Серьезной проблемой здесь является только небольшое несоответствие оглавления действительному составу книги, которое обнаруживается в содержании и порядке служб Часослова и которое как раз и заставило В. И. Лукьяненко предположить связанность его «с выходом издания по частям небольшими выпусками, состав которых мог легко варьироваться в соответствии с особенностями реализации этих книг и др. техническими условиями». С таким объяснением едва ли можно согласиться. Нужно думать, что это несоответствие отразило в себе различие между тем, каким должен был быть Часослов, и тем, каким его в действительности напечатали, так как полунощница воскресная, напечатанная в конце Часослова, т. е. в отдалении от полунощниц повседневной и субботней, с которых Часослов начинается, производит впечатление случайно пропущенной, как, впрочем, и канон Богородице, отчего, вероятно, листы, на которых он напечатан, не получили и фолиации. Поэтому можно предположить, что при наборе оглавления Франциск Скорина решил исправить несовершенство этой части книги, не имея возможности перепечатать даже часть ее тиража, по всей видимости, из-за недостатка средств. Рассмотрение Малой подорожной книжки как «совокупности скорининских изданий», заключающей в себе 21 отдельное издание: Псалтирь, Часослов, 17 канонов и акафистов, Шестодневец, Последование церковного собрания (т. е. Месяцеслов с пасхалией), было предложено Е. Л. Немировским, указавшим, что «каждая из этих небольших книжек имеет отдельную пагинацию, выходные сведения, а часто и собственный титульный лист», а также что «принципы оформления отдельных частей „Малой подорожной книжицы" различны и обнаруживают, что над ними работали разные типографы». Аргументы Е. Л. Немировского, однако, вовсе не бесспорны. Особый счет листов для каждой из частей издания, пусть нечасто, но встречается в кириллических книгах, особенно в первую пору книгопечатания К примеру, в заблудовской Псалтири с Часословцем Ивана Федорова и Псалтирь и Часословец имеют каждый свою фолиацию, но о г этого они не становятся двумя отдельными изданиями, даже несмотря на то что и принципы оформления их различны при печатании Часословца гравированные украшения колонтитулов, употребляемые на протяжении всей Псалтири, использованы не были. Наличие нескольких выходных сведений и титульных листов в пределах одной книги также известно ранней поре книгопечатания, хотя в кириллических изданиях это явление нельзя признать частым или распространенным. В качестве примера можно привести изданный в 1641 г в типографии Бартоло Гиннами в Венеции сборник сочинений М. Дивковича, каждая часть которого имеет свой титульный лист с выходными сведениями, к тому же не всегда одинаковыми (в них указывается как 1641, так и 1640 г.). Однако и то, что Е. Л. Немировский называет выходными сведениями и титульными листами в Малой подорожной книжке, едва ли в полной мере следует рассматривать таким образом. «Выходные сведения», обнаруживаемые в конце каждой части скорининского издания, не имеют указаний на место (исключение Часослов и Месяцеслов с пасхалией) и время ее издания и в большей степени напоминают своего рода заключительную формулу, которая в значительно более позднее время сократилась до слова «конец», а ныне и вовсе исчезла из печатных книг. В отмечаемых Е. Л. Немировским «титульных листах» предпочтительнее было бы видеть авантитулы, предваряющие все 5 главных частей книги. Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец, Месяцеслов с пасхалией. На эту их функцию указывает уже отсутствие на них каких-либо сведений о времени и месте выхода книги, а также наличие формул, совсем не свойственных действительно титульным листам изданий. При этом функциональная одинаковость всех 5 авантитулов подчеркивается единством оформления, которое состоит в том, что текстовые формулы заключаются в гравированные рамки. Особые авантитулы предваряют каждую из пар, состоящую из акафиста и канона, связанных единством воспоминаемого и прославляемого события, что создает четкую внутреннюю структуру этой части Малой подорожной книжки, оформление которой показалось Е. Л. Немцовскому разнородным." Другими элементами, создающими эту необычайно стройную внутреннюю структуру Акафистов и канонов, стали местоположение колонцифры (в акафистах - в нижнем правом углу листа, в канонах - в верхнем правом углу) и употребление киновари (акафисты в отличие от канонов напечатаны только черной краской). Единство пар, состоящих из акафиста и канона, подкреплено также прямыми указаниями, встречающимися в начинательных и уже упоминавшихся заключительных формулах. Таким образом, к числу несомненных можно отнести только доказательства, свидетельствующие о Малой подорожной книжке как о едином издании, заключавшем в себе 6 частей: предисловную (оглавление и, возможно, общий титульный лист книги), Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец и Месяцеслов с пасхалией, что отнюдь не исключает возможности его распространения в виде этих отдельных частей, хотя факты такого распространения следует рассматривать не с точки зрения печатания, а с точки зрения бытования книги. И сохранившиеся экземпляры дают нам примеры подобного бытования Псалтири (отдельно и в сочетании с Часословом), Часослова, Акафистов и канонов, Шестодневца. Неполнота подбора и непоследовательность соединения текстов акафистов и канонов в некоторых экземплярах должны объясняться особенностями бытования (возможностью утрат, произволом переплетчиков и т. п.), а также необычным содержанием этой части скорининского издания. Объединение в одной книге Канонника и Акафистника, диковинное в ту пору, заставляло читателя книги решать вопрос о его предпочтениях в отношении к тем или иным молитвословиям, что, видимо, и отразилось в перемещении, внутри упоминавшихся пар, канонов в начало или в появлении подборхи только акафистов, как в экземпляре библиотеки Вроцлавского университета, существовавшем в таком виде, судя по переплету и записям, с XVI в. См. экземпляр ГИМ, Чертк. 480, который, правда, не заключает в себе одной из частей Шестодневца - покаянного канона, напечатанного вместе с каноном в субботу на утрене. Следует заметить, что понимание необходимости рассмотрения этого канона как части Шестодневца, очевидно, пришло к Франциску Скорине не сразу (оно отразилось уже в оглавлении и, видимо, в процессе печатания Шестодневца), поначалу же он был напечатан в составе Часослова. Возвращаясь к проблеме библиографического описания Малой подорожной книжки, следует заметить, что она, вне всякого сомнения, должна описываться как единое издание, содержащее, впрочем, не единую последовательность тетрадей, а шесть, по количеству главных разделов книги.

Возникновение белорусского книгопечатания в 1-й четверти XVI в. связано с деятельностью выдающегося гуманиста, просветителя, белорусского и восточнославянского первопечатника Франциска Скорины (около 1490 г.- не позднее 1551 г.). Первый этап книгоиздательской деятельности Ф. Скорины прошёл в «славном месте Празском». Давние торговые и культурные связи Чешского королевства и Великого княжества Литовского, некоторые особенности духовной и общественно-политической жизни Чехии (влияние гуситской Реформации), а также привилегии, которыми пользовалось здесь книгопечатание (не стесняемое цеховыми ограничениями), облегчали организацию нового книгоиздательского предприятия в Праге. Подобно многим европейским первопечатникам Ф. Скорина начал свою издательскую деятельность с книг Библии. Известно, что библейские книги (сложный по своему составу, неоднородный и противоречивый по своим социальным мотивам комплекс литературных произведений древней письменности) использовались в эпоху средневековья не только церковью и господствующими классами в своих целях, но также противостоящими им еретическими, радикально-реформационными движениями, революционной оппозицией феодализму. Светские ренессансные издания Скорины резко противоречили церковным канонам и ортодоксальным представлениям о «святом писании». Свободный перевод библейских текстов на белорусский литературный язык того времени, гуманистическая интерпретация их содержания, авторские предисловия и комментарии к книгам, далеко отходившие от традиций средневеково-христианского мировоззрения, граничили, с точки зрения церкви, с ересью. Не случайно православный ортодокс князь Андрей Курбский, бежавший в Великое княжество Литовское во время Ливонской войны, относил книги «Скорины Полотскаго» к богохульным еретическим изданиям, схожим с библией Лютера. Просветительско-гуманистические взгляды Ф. Скорины отчётливо проявились в его отношении к светским наукам, книжному знанию, духовным достижениям прошлого. В своих книгах, вышедших на родном языке, он пропагандировал необходимость широкого гуманитарного образования, изучения семи «свободных наук» (или «искусств»), нравственного совершенствования, активной личной и общественной деятельности «для посполитого доброго и розмножения мудрости, умения, опатрености, разуму и науки» (Второе предисловие к книге «Исус Сирахов», 1517). В высказываниях и комментариях Ф. Скорины, в его отношении к книгоиздательской, просветительской и политической деятельности ощущаются его гражданские патриотические чувства, стремление всемерно содействовать духовному развитию своего народа. Патриотизм Ф. Скорины органически сочетался с глубоким уважением к другим народам, их традициям и обычаям, культурному и историческому наследию. Известно, что в Пражской типографии Ф. Скорина издал 23 книги Ветхого завета общим объёмом около 1200 листов. Однако точно определить всю его продукцию, изданную в Пражской типографии, сегодня не представляется возможным в силу различных исторических обстоятельств, повлиявших на судьбу многих восточнославянских, в том числе белорусских, книг. Вполне уверенно можно утверждать лишь одно: Ф. Скорина намеревался издать в Праге весь свод Библии, «абы не было уменьшено в руском языку». Об этом свидетельствуют общий заглавный лист, пространное предисловие ко всей Библии, комментарии к изданным книгам. Перечисляя подготовленные к печати книги, Ф. Скорина упоминает ряд неизвестных нам или не найденных пока книг - «Ездры», «Товиф» и др. «О сих всех книгах,- писал Ф. Скорина,- мною на руский язык ново выложеных и о именах их, ширей в предословиах, от мене на кожный роздельне положеных, выписано знайдеши». Нет никаких сведений и о том, кто работал в Пражской типографии Ф. Скорины.

Шрифты, иллюстрационные и орнаментальные материалы пражских изданий Ф. Скорины не имеют прямых параллелей с известными к настоящему времени чешскими и другими инкунабулами и палеотипами конца XV - первых десятилетий XVI в. Можно предполагать, что в Пражской типографии трудились чешские мастера кпигопечатання и соотечественники Ф. Скорины. Спустя несколько лет после начала своей книгоиздательской деятельности Ф. Скорина переехал в Вильно - крупнейший политический, экономический и культурный центр и столицу Великого княжества Литовского. В Виленской типографии Ф. Скорины, устроенной в доме бурмистра Якуба Бабича, были напечатаны «Малая подорожная книжица» (около 1522 г.) и «Апостол» (1525 г.). Обе книги вышли в редакции, приближенной к языковым и религиозным традициям белорусской и восточнославянской письменности. Однако по своему социальному предназначению и в определённой мере по своему содержанию они отличались от тех довольно редких произведений рукописного книжного искусства, которые распространялись главным образом в среде привилегированных слоев общества. «Малая подорожная книжица» знакомила сравнительно широкие слои белорусского населения с некоторыми идеями птолемеевской астрономии. Просветительские тенденции Ф. Скорины нашли яркое выражение в опубликованной им перспективной сводке солнечного и лунных затмений на 1523-1530 гг. Это - первый во всей восточнославянской письменности точный прогноз затмений, которые церковь объявляла неподвластными человеческому разуму и непредсказуемыми. В «славном месте Виленском» Ф. Скорина шире, чем в Праге, участвовал в непосредственной деятельности типографии, что отмечено в его изданиях: «выложено и выбито», «выложены и вытеснены працею доктора Франциска Скорины» и т. д. В виленских изданиях использованы новые гравюры, обновлена большая часть орнамента, с особым искусством выполнены узкие «заставицы», мелкие инициалы с разнообразным декоративно-растительным фоном, широко применены разные формы набора в концовках, усовершенствована техника двухцветной печати. Как отмечали В. В. Стасов и другие искусствоведы, издания Ф. Скорины - зрелые, совершенные произведения, яркие и своеобразные по своему художественному и типографскому облику. Они органически сочетали в себе традиции белорусского и восточнославянского искусства и письменности с опытом европейского, в том числе славянского, книгопечатания, развивая и обогащая его.

Но вернямся в первую четверть XVI века. Вильна была перед ним. И солнце над нею в зените - в небе синем и чистом, как его глаза. И то ли от синих глаз его разголубелось небо над Вильной, то ли от синего неба над Вильной глаза его радостно поголубели, славные виленцы под тем ясным, золотым солнцем, сиявшим над ними, не шибко задумывались. Не думал о том и Скорина, возбужденно переживая свое прибытие в Вильну - под ее такое синее и чистое небо. Ave sol! Да здравствует солнце! И это было самое искреннее приветствие Скорины, рожденное радостью его возвращения на родину - возвращения с осуществленной мечтой, возвращения человека, который цену светлому солнцу знал, его по-особому осмысливал, со своей судьбой, со своей личностью связывал. И не беда, что после Вроцлава легче было коням, запряженным в малоповоротные фуры! Главное - книжный скарб, обретенный его неустанным трехлетним трудом в Праге, сюда, в Вильну, привезен. И теперь Скорина будет рядом с Богданом Онковым, Якубом Бабичем, Юрием Одверником, ведь рядом -перед ним - была Вильна со всей своей красою, притягательностью, знаменитостью. Дух захватывало, речь отнимало еще и оттого, что Скорина въезжал в Вильну через Кревские ворота. Ворота эти станут впоследствии называться Медницкими, а еще позже - Остробрамскими, сейчас же они именовались Кревскими. Ольгердов путь из Полоцка на Вильну оканчивался этими знаменитыми воротами. Скорина был в самом конце Ольгердова пути, но путь его собственный вел сюда не через Крево, хотя отчасти и через то самое Крево, еслп помнить, что Кревская уния вообще взяла под свой контроль дороги из Великого княжества не только на Краков, но и на Прагу. Да не об истории, близкой или давней, думал Скорина, въезжая в Вильну через Кревские ворота. Он знал, что за ними он враз окинет взором уже известную ему треугольную рыночную площадь и подворье Якуба Бабича увидит на ней, и каменный дом Юрия Одверника. Ниже Кревских ворот - по правую руку - по-прежнему стоит пивнушка, где накануне своего отъезда в Прагу три года тому назад он окончательно договаривался о деле с Богданом Онковым и Якубом Бабичем. Одверпик на тот разговор не пришел, и Скорина прощальное слово Юрию передал тогда через Онкова. Передал, чтоб аж до этого дня думать, почему отсутствовал тогда Юрий?.. Вильну Франтишек знал еще благодаря отцу своему - купцу Луке Скориничу, поскольку урочные виленские ярмарки были ярмарками и торгового люда полоцкого: одна из них открывалась на Водокрещу, другая - на Успение. Две, а то и три гулкие недели продолжались те ярмарки, и на две и более недели задерживался тут, бывало, отец Франтишека, чтоб после месяц-другой при случае рассказывать младшему сыну о Вильне. О чем только не рассказывал отец! И о разных посадах этой славной столицы Великого княжества Литовского, которых тут, как и в Полоцке, было шесть, только назывались они половицами - Литовской, Русской, Немецкой. Отец, однако, охотнее вспоминал не о половицах, костелах или церквах Вильны, а про ее купеческие гостиные дворы, и прежде всего про тот из них, который построили здесь еще при Ольгерде новгородские купцы. Любил говорить и про гостиный двор, выросший заботами короля Александра, добавляя при этом, что все-таки жаловал король Александр купца, не забывал о нем. То королевское внимание, известно, касалось, как понимали его сами виленские торговые люди, не столько заезжих гостей, сколько их, местных купцов. Ведь это же не им, виленцам, а приезжим купцам сурово предписывалось останавливаться только на дворе Александра и нигде более. И еще обязаны были приезжие купцы, устроившись на отведенном для них дворе, доложить о себе городской раде. И перед отъездом своим они должны были сделать то же. Ко всему категорически запрещалось приезжим купцам торговать в Вильне с такими же приезжими купцами. Торговать они имели право только с купцами виленскими, только с людом виленским. Так что забота Александра о купце была перво-наперво заботой о виленском купце, о Вильне. Но что, однако, ни вспоминал Скорина из рассказов отца об этом городе, первые дни его встреч в Вильне не могли не быть радостными, праздничными. Друзья его - Богдан Онков, Якуб Бабич - книги, им напечатанные, видели, известно, и до сих пор. Но чтобы их рассматривать с Франтишеком - не рассматривали. И то были такие смотрины печатных книг, словно все трое до этого их вообще не видели и в руках не держали, с жадностью не вчитывались в них. А все потому, что рассказывал друзьям Франтишек па тех смотринах и впрямь не только о том, что они уже знали из предисловий, но и прежде всего о том, что в предисловия не попало, не могло попасть. Скорина рассказывал и рассказывал о всех сложностях и тонкостях дела, уже свершенного им в Праге, о всех деталях и мелочах, что обычно помнятся людьми не очень долго, хоть как раз-то из них и состоит сама жизнь человеческая в ее неуловимости, быстротечности, исчезаемости. Пива, понятно, при той долгой-долгой скорининской исповеди была выпита не одна кружка, меду был вычерпан не один гарнец, и не один жирный гусак был к тому пиву и меду зажарен, не одно стегно воловье ломтями красно-багровыми на подносы серебряные легло, приправленное густо и смачно и круглым зеленым горошком, и душистым огненным шафраном, и тертым красным бурачком, и заморским сладким изюмом. Но вместе с первыми виленскими радостями явились и первые виленские заботы. Заботы Скорины были купеческими, торговыми. В чем они конкретно состояли, сегодня неизвестно. Дойди с того времени до нас, например, торговые книги Богдана Оикова или Якуба Бабича, а такие книги у ганзейских купцов всегда были, потому что вести их обязывало Магдебургское право, - так вот, сохранись те книги, ляг теперь своей объемистостью, кожаными обложками, графами, числами, подсчетами и расчетами на наш стол, и, как Богдану Онкову или Якубу Бабичу, каждому сегодня было бы ясно, сколько средств потратили те же Богдан Онков и Якуб Бабич на пражскую Библию - на бумагу, на которой она печаталась, на шрифт, на гравюры, на виньетки, на заставки. И сколько и на что в своем печатном деле израсходовал в Праге и сам пражский печатник Франциск Скорина, и каких затрат оно вообще потребовало, и какую прибыль ему и его друзьям вообще принесло, и сколько книг в тот или иной день продали и даже кому в долг продали - все, все было бы известно из торговых книг Богдана Онкова, Якуба Бабича, дойди они только до нашего времени! Хотя и понятно, что торговая книга - не волшебное зеркальце, сполна отражающее жизнь купца вообще и его торговую деятельность в частности. Ведь та же купеческая деятельность по обыкновению обуславливалась для торгового человека правилами, похожими на законы умножения, когда одно число пишется, а другое - в уме держится: семью семь - сорок девять, девять - пишем, четыре - в памяти. Сколько чего у купцов разных времен в памяти оставалось, кто, когда и где о том доподлинно знал?! Так же и в торговые книги то, что оставалось в памяти купца, купцом никогда не записывалось. Ведь память купца, способность к прикидке, острота и беглость мысли и были обычно залогом успеха купца, порукой его барыша. Расчет на бумаге - одно, расчет невидимый, нутряной - другое. Знали их купцы до Онкова и Бабича, знали и купцы Онков и Бабич. Но при всем том знании натыкались купцы до Онкова и Бабича, как наверняка и сами Онков и Бабич - может, часто, а может, не очень часто, - на самые разные пороги. И если бы не те пороги, то, известно же, не в 1522 году, а уже и в год своего приезда в Вильну спокойненько печатал бы Скорина свою первую здесь, в Вильне, виленскую книжицу - «Малую подорожную книжку». А так как не отпечатал он ее здесь, в Вильне, с ходу, тут же, вскорости, то это означало, что с ходу, тут же, вскорости, не получалось ни у Скорины, ни у Онкова, ни у Бабича. Все было не так просто, как могло показаться Скорине в первые дни по приезде. Что с того, что шрифт, виньетки, заставки и всякий иной скарб сюда, на место, Скорина все-таки привез? В Вильне, здесь уже, на месте, на какое место все это легло-попало, на том же месте и продолжало себе полеживать! Ведь поначалу, видимо, возникла проблема с бумагой: бумагоделательная мастерская близ Вильны только-только заработала, и бумага была покамест неважной. Да и за что перво-наперво браться в Вильне - что переводить? Это вновь-таки не могло не беспокоить Скорину, Онкова, Бабича. Ведь купцу надлежит знать, что за спрос на его товар! Таким образом, нужно было или повторять в Вильне печатание текстов, уже печатанных в Праге, или заняться подготовкой к печатанию новых... Вопросов, требующих решения, набиралось много, но в первую голову ставилось добывание денег, а также необходимость заручиться опекунством, равным если и не королевской привилегии, то хотя бы некой определенности, гарантирующей уверенность, что за спиной твоей стоит сила, которая поболее тебя и которая в обиду тебя не даст, если что непредвиденное случится. И все-таки эти серьезные хлопоты поначалу Скорине казались не такими уж трудными - по той отчасти причине, что все они делились на троих - на Онкова, Бабича и на него, Скорину. Но с каждым днем Скориной все больше завладевала в Вильне иная забота - самим Скорииой малопредвиденная, Онковым, Бабичем - тоже. И слушали могутный, плечистый Якуб Бабич и кряжистый, приземистый Богдан Онков своего друга Франтишека Скорину, когда тот приехал из Полоцка в славное место Виленское и ни пенязя с собой не привез, а только брата и его семью, и диву давались, с чего бы это Франтишек словно помолодел, откуда у него веселость, энергия и еще больше риска в планах и рассуждениях. Вроде как и не сын купца! Вроде как поубавилось у них в подклетях книг, привезенных из Праги! Наследство получил, королевскую привилегию?.. Ни наследства Скорина не получал, ни королевской привилегии. -Музыка! - восклицал он. - Все начнем заново с музыки, с золоторогого оленя!.. Почему с музыки, почему с оленя, ни малоразговорчивый Бабич, ни красноречивый Онков не понимали. -Да, с музыки и киновари, - принимался объяснять Скорина. - Акафисты нужно тиснуть - печатать, каноны, чтоб гусляры пели, хлопцы пели, девчата! Какие гусляры и парни, какие девчата, Бабич с Онковым тоже не понимали. - А киноварь, чтобы взор привлекала, яко огнь в ночи! И сейчас наш купец - тот купец, который в дороге. С богом провожает его в дорогу мать, жена, так пусть и божье слово возьмет он в дорогу на всякий день, на всякую минуту. И еще любит купец считать, любит высчитывать, подсчитывать. Так мы ему и пасхалию, а не только часослов, оттиснем-отпечатаем, и пусть он высчитывает, когда пасха, когда коляды, сам пускай, словно бог, высчитывает! И акафисты пускай любой наш купец поет в дороге - по «Малой подорожной книжке». Поет - по книжице в двенадцатую часть листа, в два раза меньшей, чем пражские наши книжечки, в двенадцатую часть листа, чтоб в кармане у купца легко вмещалась, чтоб не мешала ему в кармане - при езде, при ходьбе. Книжица - малая, расходы на нее - малые, а радость от нее купцу - большая!.. Так Якуб Бабич и Богдан Онков впервые услышали о «Малой подорожной книжке», услышали они все то, в чем Франтишек действительно их убедил, заразив их и своим энтузиазмом, и своей верой, хотя, наступая, Скорина-печатник теперь и отступал, ибо «Книжку» решено было печатать на старославянском. И все это ради коммерции? Не только из-за нее, но из-за инерции тоже, потому что читатель привык, не мог за века не привыкнуть к старому словенскому языку, который также был и языком белорусов, но только книжным. Живой, разговорный язык средневековому белорусу казался если и не ниже, то, во всяком случае, менее таинственным и, главное, менее освященным традицией. Скорине же надо было идти к печатному станку, к себе идти и через лабиринты языковых обстоятельств. Утверждение печатной книги! Книжного разума! Нравственности! Выше эллина и иудея! Но утвердит ли он живой разговорный язык так же авторитетно, как утверждена уже в сознании его соотечественников церковнославянщина? Утвердит еще! Несомненно утвердит! И стал дом Якуба Бабича в славном месте Виленском поблизости от рынка па треугольной площади возле Кревских ворот повой типографией Франциска Скорины. И вместе с тем хлопоты у Скорины с «Малой подорожной книжкой» начались ничуть не меньшие, чем некогда с большими пражскими книгами, а может, еще и поболее. Потому что в Вильне труднее было с бумагой, потому что в Вильне еще не появились такие опытные граверы и челядники, какие были у Скорины в типографии Павла Северина в чешской Праге на Старом Мясте. Но работа шла словно по маслу, словно путь сам по себе скатертью стлался. А все потому, что Скорина трудился одержимо, брался буквально за любую работу, делал все, что ни придется: и готовил текст к печати, и набирал его, подгоняя шрифты и буквицы, растирая киноварь, чтоб тут же схватиться за винт печатного станка. Он действительно работал напряженнейше, бешено, потому что оттиснуть-отпечатать в год столько, сколько страниц было оттиснуто-отпечатано в типографии Якуба Бабича в год 1522-й, - это не то что сделать, представить трудно. Акафисты и каноны вылетали как птицы из гнезда, и не о двух крылах - о восьми, о двенадцати: акафисты - о двенадцати, каноны - о восьми. Были, однако, акафисты и по 16 листов - посвященные апостолам Петру и Павлу, кресту господнему. Всего же акафистов и канонов было в 1522 году отпечатано 168 страниц, «Часослова» - 60, «Шестоднева» - 36, виленской «Псалтыри» - 140, послесловия ко всей «Малой подорожной книжке» - 23. В итоге - 427 страниц текста за один год! Скорина радовался: в Вильне дело идет не хуже, чем в Праге. Пой же акафисты, подымаясь, стоя, Русь! Радуйся, как радовался он, Франциск, когда печатал «Псалтырь», «Часослов», «Шестоднев» и все каноны двумя красками - не только будничной черной, но и праздничной - красной. А где у него красная краска, там у него и орнаментов вдосталь, и буквиц-инициалов вдосталь. Иллюстраций, правда, в акафистах и канонах мало - всего три. Той роскоши с иллюстрациями, что была у него в Праге, здесь, в Вильне, у Скорины нет. И это, конечно, огорчало. Но все же и радовался Франциск, что хотя бы и столько орнаментов, буквиц, шрифта привез-таки он из Праги и смог наконец продолжить свое печатное дело... «Так в дорогу, «Малая подорожная книжка», в добрый час!» - закончив печатать «Малую подорожную книжку», в один, понятно же, праздничный для себя и своих друзей день напутствовал ее Франтишек в доме Якуба Бабича или, может, Богдана Онкова, вряд ли, видимо, подозревая, что этот его новый взлет как печатника начался и с высокого наддвинского капища с позапрошлогодним купальским костром. - Гу-га, гу-га! - танцевал краковяк пан Твардовский, припевая с акцентом ошмянско-польским:

Не было нас,

Был ляс,

Не будет нас,

Будет ляс!..

«Ну что ж, - не удивился Скорина, - разве не сам я оставил дражайших Прекрасных цветков тут, в Вильне, чтоб они сполна насладились п волей и своеволием. Теперь вот получи!» И действительно, когда б ни переступил он порог в пивнушку, что по правую руку от рынка на треугольной площади ниже Кревских ворот, пан Твардовский тут как тут:

Пока пью, до тех пор живу!

И бокал мальвазии или алькермесовки мгновенно, как в бездонной прорве, исчезал и с удивленных глаз доктора Фауста, и с присохлых глиняных глаз Голема, и с ироничных по обыкновению глаз Станислава Станьчика. А тем временем грозный пан Твардовский уже возвышался над массивным дубовым столом пивнушки, как с дубовой долбней, с пригласительным бокалом в своих влажных от пота руках! Доктор Фауст и Голем свободно сидели за дубовым столом пивнушки и не сутулились настороженно. Не то Станислав Станьчик: гордость не позволяла ему хотя б слегка дернуться онемелым левым плечиком, но, совсем не ожидая от пана Твардовского поблажки, он безотрывно держал свою кружку при губе. Доктор Фауст второй уже год не веселился. Второй уже год он печалился по своей Неметчине, потягивая редкими глотками не славный гданьский дубльбир, а здешнее пиво и закусывая самой вкусной и нездешней шонской селедкой, приговаривая при этом: «Прекрасно! Прекрасно!..» Пана Твардовского это нисколько не удовлетворяло, и он чуть ли не каждый вечер гремел своим басовитым голосом:

Чтоб мы живы были

И шляпами водку пили!..

Будучи сами обладателями недырявых шляп, по-прежнему с опаскою посматривали на раскрасневшегося щеками и не только щеками пана великого мистра Твардовского и доктор Фауст, и Голем, и Станислав Станьчик. О, как же эту их очевидную предосторожность стал с какого-то момента ненавидеть пан Твардовский - и притопывая черным каблуком со шпорой серебряной, и запрокидывая голову, с которой чуть не падала четырехуголка с высоким павлиньим пером при ней, и выкрикивая:

Если гулять,

Значит, гулять,

Девку обнять,

Пояс отдать!., (в залог)

Пояс пана Твардовского не был, понятно, ни докторской мантией Скорины, ни докторской мантией Фауста, разве что в поясах всегда имелись карманчики, а в карманчиках - пенязи. Поведение папа Твардовского не могло тут быть ни примером доктору Скорине, ни примером доктору Фаусту. Но, может статься, именно потому, что он ни в Скорине, ни в докторе Фаусте, ни в Големе и даже ни в отличающемся шляхетностью Станиславе Станьчике не обретал себе достойных последователей, пан Твардовский вскоре так разозлился, что однажды вечером во все той же известной нам пивнушке безапелляционно заявил и всей компании Прекрасных цветков, п самому наиученейшему доктору и печатнику разных там «Малых подорожных книжиц» Франциску Скорине, что пора наконец им услышать его главнейшую тезу жизни. И тогда в пивнушке возле знаменитого виленского рынка на треугольной площади прозвучало коротко, но во всей своей значимости и силе великое кредо великого маэстро: - Жизнь - не что иное, как игра! Игра, несчастные умники! Игра, университетские бедолаги! Игра, пивоглоты и глиняные головы! Га? У великих мистров игра, известно, великая, а у посполитых заморышей - посполитая грызня! Главное - не приобрести и потомкам оставить, а все, что имеешь или заимеешь, промотать! Промотать жито, промотать холопа, промотать лес, Крез ты или не Крез!.. И всего, всего, казалось, мог ожидать от пана Твардовского такой всегда терпимый к нему доктор Франциск Скорина, но то, что он вслед за вышеприведенной тирадой пана Твардовского услышал, услышать он, по-видимому, никогда не предполагал. А пан Твардовский, входя в попросту неслыханный раж, уже только в глаза одному пану Франтишеку глядя, без ножа резал: - Да мы вашего брата мещанчика, купчика, посполитчика, - да мы его купим и продадим и денежки подсчитаем! И нам, король, чистый путь давай - по воде и по суше! И нас, шляхту, а не одних лишь купчишек от мыта избавь - по всему Великому княжеству, по всей не уступающей величием княжеству Короне! И тогда мы Францию житом засыплем, Англию лесом забросаем, а вы захиреете в своих Вильнах, Витебсках, Полоцках! Захиреют твои купчики, и - тысяча дьяволов! - никто из них книг твоих покупать не вздумает! Глебович купит?.. Умора!.. Корсаковичи?.. Умора!.. Епимахи? Хиндрики!.. Хи-хи-хи!.. Не купят ни Радзивиллы, ни Сапеги, ни разные там Гаштовты, что на польский манер в Гаштольдов себя переименовывают! Да они свои золотом тканные пояса (ах, как жаль, что эти пояса будут называться слуцкими, а не ошмянскими, ведь все-таки, Панове, недаром вы заметили, что недаром я по-польски и волхвую и пою п не с каким-нибудь, а именно с ошмянским акцентом!), - так вот я и говорю, что эти пни Гаштовты не только на книгу, но и за красивейшую белорусочку не оставят своего золотом тканного, голубым васильком вышиванного пояса, которым свои брюхатые животы обкручивают, - не оставят, гу-га, гу-га! Скорина думал, но думать ему назойливо мешали, как побрякушки, простенький припев, немудреная рифма: «был ляс», «будет ляс», «ляс - нас», «ляс - нас». Это было невыносимо! Скорина думал. И все же, если человек долго думает, он просто не может не додуматься до того, что его наконец перестает раздражать, сглаживая, как бы заволакивая ряской то, что раздражало. И постепенно «ляс» оборачивался для Скорины лесом, и не темным бесом, а светло-зеленым, как Беловежская пуща, через которую пе раз он проходил, проезжал: хоть высокая-высокая - сосны, дубы, грабы, березы до пятнадцати, а то и двадцати саженей, но солнечный свет, пробиваясь к земле сквозь кроны деревьев, становится изумрудно-зеленым, ласково-светлым. И видит уже Скорина в том свете, на травянистой полянке, оленя - золотые рога. И светлеет синева скорининских глаз и от света Беловежья, и от золотых оленьих рогов, рождая в его душе новые мелодии - щемящие, однако новые... Скорина думал... -Над этим надобно подумать, - медленными глотками смакуя здешнее пиво и надолго задерживая свой взгляд на сидящем в задумчивости Франциске Скорине, выговаривая каждое слово и каждый звук по отдельности, конклюдовал и наизнаменитейший доктор Фауст. - Если бы я только мог своею глиняного головою думать, - искренне стал убиваться Голем. -Мне, как шляхтичу, здесь даже стыдно думать, - промолвил Станьчик. «Мозг не знает стыда», - не согласился со Станьчиком в душе своей Скорина, вслух ничего, однако, не сказал и только снова сам себе напомнил, что спокойная совесть - изобретение дьявола. На душе у Скорины спокойно быть не могло, когда чернокнижные силы вон как расходились. Но это были только цветочки, ведь ягодки, известно, не впереди цветочков, а за ними. Вильна не Прага. Вильна все-таки для Франтишека Скорины - сердце родины, сердце Великого княжества Литовского. Прага хотя ему и очень дорога, но Прага - в стороне. В Праге он все же был далеко-далеко отсюда и в мечтах порывался в Вильну ежеминутно, стремился к ней как птица с юга по весне. И то, что он в сердце княжества, в сердце родины, он чувствует па каждом шагу. Франтишек не затворник в доме Якуба Бабича, в комнатах, отведенных под типографию. Не затворник, потому что через открытое окно доносятся голоса с их узенькой улочки, с рыночной гудящей площади, в которую улочка впадает не очень говорливым ручейком. Толпа там каждый день собирается многолюдная, ведь это Вильна, н жизнь в ней бурлит постоянно - разноцветная, как разноодетые жители города, разноязыкая, как пришлый люд, отовсюду стекающийся сюда в половицу Литовскую, в половицу Русскую, в половицу Немецкую... Кто не живет сегодня здесь, кого здесь не встретишь! Что литовца, жмудина, литвина-русича, да и поляка, еврея, татарина - эка невидаль! Но с той поры, когда король Александр взял себе в жены Елену, сестру Ивана III, здесь много проживает московитян. Прижились и армяне - с того времени, когда Казимир, поощряя торговлю, приглашал и евреев и армян. Есть и караимы, которых из Крыма теснят крымчаки-татары. Есть цыгане, которых короли всех западных стран Европы изгоняют, а Речь Посполитая не гонит, как и стригольников, «жидовствующих», синодами москвитского духовенства караемых беспощадно. Франтишек Скорина не скажет, что дом Якуба Бабича, его печатня в стенах этого дома - сердце Вильны, но что его сердце бьется в такт бурной виленской жизни, он готов утверждать со всей горячностью, потому что в своей типографии в доме Якуба Бабича он - в центре всего, что в городе для него происходит. То-се услышит он с рыночной площади сам, кое-что увидит, на ту же площадь выйдя, но основные вести приносит ему из ратуши Якуб Бабич - первейший бургомистр славного места Виленского, который едва ли не каждый день встречается с епископом виленским Яном, со многими панами радчиками, воеводами, ксендзами, наместниками, войтами. А события попросту захлестывают Вильну - идет ведь год 1522-й! Уже в самом начале этого года - в январе - король Жигимонт издал указ о введении общего кодекса законов, о котором давно и неглухо говорилось в Вильне, что он в великокняжеской канцелярии пишется. Первые слухи о нем зародились еще в ту пору, когда виленская великокняжеская канцелярия стала собирать по всем магнатским замкам и шляхетским усадьбам, по местам и местечкам разными королями разным панам и служилым людям в разное время данные грамоты, привилегии, указы и другие документы при печатях и не при печатях. В январском королевском вердикте признавалось, что закона-статута в Великом княжестве Литовском до сего не имелось, поскольку суды вершились на основе обычаев, королевских указов и согласно мудрости и совести самих судей. Скорина принять это королевское мнение не мог, потому что он знал о «Русской правде» Ярослава Мудрого, знал историю и «Свиток права великого князя Ярослава Володи-мировича», который тогдашний его владыка полоцкий Лука как раз уже лет двадцать тому назад привозил королю Александру сюда, в Вильну. Традиция права была на Руси очень давней. И даже если «Свиток права» Луки действительно подделка оригинала «Русской правды», то и в этом случае он - подделка под живую традицию, поскольку не будь она живой, не возникла бы и сама подделка! Но главным для себя Скорина в январском вердикте отметил желание короля Жигимонта, чтоб одинаковая справедливость была установлена для всех: для магнатов, шляхты, посполитства - ремесленников и мещан. Против такого законоположения не мог быть ни Скорина, ни Бабич, как ни вообще шляхта, ни вообще посполитство всего Великого княжества Литовского. Против выступили магнаты. Уравнять их в правах со шляхтой? Никогда! До сих пор они между собой грызлись, не верили один другому, перехватывали друг у друга земли, боры, дубравы, луга и ляды, отнимали друг у друга номинации, воеводства, наместничества, кастелянства и епископства. А тут - как замирились. И в Городне проект не прошел. Магнаты - все: Радзивиллы, Сапега, Ильиничи, даже князь Константин Острожский - встали против проекта стеной. Жигимонт велел переработать проект и передать его на обсуждение очередному сейму - 1524 года. Этого сейма ждало Берестье, в котором он должен был собраться, но еще в большей мере Вильна. Здесь тогда строили два новых гостиных двора - Московский и Немецкий, и виленцы по обыкновению весьма интересовались тем, что строится, кем строится, как строится. На этот раз, однако, Московской и Немецкой гостиницам не повезло - Вильна вся глядела не в их сторону, а в сторону великокняжеской канцелярии и Берестья. В Городню тем летом 1522-го Скорина подскакивал не только из интереса к делам сейма. Была на то и еще одна причина, более серьезная: Скорина вел под Городней переговоры с одним из тамошних помещиков о возможности открытия школы - поначалу лишь в одной из его усадеб, а затем и в других. Школа, по скоринскому замыслу, предназначалась не для монахов - будь то доминиканцев, бернардинцев или православных. Это должна быть его, доктора Скорины, школа. В ней и учить он станет сам, набрав себе детей и тех из взрослых, кого только можно будет, чтоб поскорее их самих назвать бакалаврами: и мечта его - учить своих воспитанников по-светски! А вообще и в 1522 году - во время печатания «Малой подорожной книжки», как и в первый год по возвращении из Праги, как потом и в третий и в четвертый, - Скорина в самой Вильне, можно сказать, мало обретался. Он меньше ждал встреч, нежели сам их искал. Он - как человек-встреча. Вихрь, а не человек, хотя и солидный, доктор наук, ученейший муж, авторитет. Потому и берут его часто в свидетели: где договор написать, где куплю-продажу засвидетельствовать. И вот он то в Ошмянах, то в Креве, Городне, Берестье, а то и дальше - в Варшаве, Кракове, Дрездене. В гостиницах, на постоялых дворах книг почетных гостей нет, и в анналах истории дни Скорины - часы его остановок, ночлега, столованья - не сохранятся, написанные золотыми буквами. Да не об этом беспокоится Скорина! Ведь он в дороге - с книгами, которые хотел бы продать. Зовут его в дорогу и больные. И, кстати, в Вильне слава у него - это прежде всего слава «опатрёного», то есть рассудительного и дальновидного в своей умудренности мужа, ученого лекаря, книги печатающего! Но каким бы «опатрёным» ни был он для стороннего человеческого глаза, в торговле книгами своими его словно преследовала вечная неудача. «Есть докторове...» - писал он когда-то в Праге. А скольких докторов он встретил на берегу полоцкой Двины? А когда еще станут докторами над Неманом те, школы для которых над Неманом оп еще не заложил? И вообще, кто, когда и где покупал книгу, если она могла завтра сгореть, ведь зарева на ночных небосклонах не гасли, а призраки войны продолжали оставаться реальными, а не воображаемыми?.. Но было еще одно обстоятельство, в силу которого, если только ничто не приковывало Скорину к Вильне - ни великокняжеская канцелярия, ни печатный станок, ни лекарские или юридические дела, - всегда покидал он Вильну, словно устав здесь до полусмерти. Продолжал болеть Юрий Одверник, и Скорина, едва лишь вспоминал об этом, готов был ехать хоть на край света. Однако ж и чувствовал всем своим благородным сердцем, что никуда ему не убежать от греха, потому как думал on не столько про Одверника, сколько про Маргариту. А ведь еще у апостола Матфея сказано - Скорина знал: «Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем». Но грех это или не грех, что он думает про Маргариту? Если думает, то уже грех. Да и не дивчина же она, не запоет, как пела некогда на Малой Стране в Праге кареглазая дочь хозяина, у которого он квартировал:

Не ходи к нам, молодец,

Когда я тебя не зову,

Да я и калиточку

Лентами завяжу.

Он - не молодец. А Маргарита - разве ей до песен при мучительных страданиях Одверника? Но, как на грех, Франтишек по-молодецки нет-нет да и пропоет в душе своей строфу в ответ на строфу кареглазой дивчины с Малой Страны. Пропоет, потому что ведь как же не пропеть, не повторить в душе вот это:

Хоть завяжешь их, девонька,

Лентами голубыми,

Я их поразвязываю

Словом ласковым.

О да! Он развязал бы, если б мог, судьбу Маргариты словами добрыми. Разве ж не сам он в первых строках предисловия к своей «Псалтыри» писал, что «на всяко дЬло добро уготован»? Но если на дело, то и на слово! Слов добрых в его душе вон сколько! Но какие все-таки сложные узлы завязывает ему судьба и хватит или не хватит у него слов добрых, дабы развязать их? А главное, не сказать ему тех добрых слов Маргарите, не сказать!.. В Вильне все дома, даже в самой крайней Немецкой половице, стоят для него поблизости от подворья Юрия Одверника. Но только выедет он из Вильны, как постоялый двор уже за первым поворотом дороги кажется ему далеким от Вильны, как Багдад. Болел Одверник, и побеги Франтишека из Вильны в «Багдад» продолжались. «Для влюбленного любой Багдад - не даль», - говорили в средневековье, но для Франтишека и дом Якуба Бабича - за рыночной треугольной площадью - был далью Багдада, хотя до жилища Одверника от него рукой подать.

P.S. И еще раз акцентируем внимание на выводах А. В. Вознесенского: Малая подорожная книжка, подобно другим изданиям Франциска Скорины, неизменно привлекает внимание исследователей начиная со второй половины XVIII в., но лишь в последние десятилетия были сделаны ее «подробное описание» (В. И. Лукьяненко, в 1973 г.), а также осуществленное «на основе современной методики» (Е. Л. Немировским, в 1978 г.) и «наиболее полное и точное книговедческое описание» (Е. Л. Немировским, в 1988 г.), т. е. была создана та основа, без которой в современной науке полноценное изучение старопечатной книги попросту невозможно. Между тем, если сравнить описания В И. Лукьяненко и Е. Л. Немировского, легко заметить в них существенные различия, позволяющие понять, что нерешительность библиографов, откладывавших выполнение этой задачи в течение многих лет, была связана не только с недостаточно хорошей сохранностью дошедших до нас экземпляров издания (зачастую представляющих собою к тому же только отдельные его части), но и с необходимостью решить вопрос о том, как его описывать, что в свою очередь связано с необходимостью выяснения того, как все издание печаталось и в каком виде поступало в продажу. В описании В. И. Лукьяненко Малая подорожная книжка предстает как единое издание, имеющее много раздельных фолиаций, но вместе с тем единую последовательность несигнованных тетрадей, в каждой из которых заключено по 4 листа. При этом описание сопровождается осторожной оговоркой о возможном появлении книги в продаже отдельными выпусками. Е. Л. Немировский рассматривает книгу Скорины как совокупность ряда отдельных изданий, каждое из которых имеет свою последовательность тетрадей или заключает в себе одну тетрадь, то из 8, то из 12 листов. В пользу и той и другой точек зрения существуют достаточно серьезные основания. На единство книги указал прежде всего сам Франциск Скорина в специальном оглавлении, в котором помимо названия книги обнаруживается подробная роспись всех составляющих ее частей Благодаря оглавлению, можно понять, что задуманное Скориной издание представляло собою не абстрактный богослужебный сборник, но своего рода Псалтирь с восследованием, предназначенную для домашнего употребления. Серьезной проблемой здесь является только небольшое несоответствие оглавления действительному составу книги, которое обнаруживается в содержании и порядке служб Часослова и которое как раз и заставило В. И. Лукьяненко предположить связанность его «с выходом издания по частям небольшими выпусками, состав которых мог легко варьироваться в соответствии с особенностями реализации этих книг и др. техническими условиями». С таким объяснением едва ли можно согласиться. Нужно думать, что это несоответствие отразило в себе различие между тем, каким должен был быть Часослов, и тем, каким его в действительности напечатали, так как полунощница воскресная, напечатанная в конце Часослова, т. е. в отдалении от полунощни повседневной и субботней, с которых Часослов начинается, производит впечатление случайно пропущенной, как, впрочем, и канон Богородице, отчего, вероятно, листы, на которых он напечатан, не получили и фолиации. Поэтому можно предположить, что при наборе оглавления Франциск Скорина решил исправить несовершенство этой части книги, не имея возможности перепечатать даже часть ее тиража, по всей видимости, из-за недостатка средств. Рассмотрение Малой подорожной книжки как «совокупности скорининских изданий», заключающей в себе 21 отдельное издание: Псалтирь, Часослов, 17 канонов и акафистов, Шестодневец, Последование церковного собрания (т. е. Месяцеслов с пасхалией), было предложено Е. Л. Немировским, указавшим, что «каждая из этих небольших книжек имеет отдельную пагинацию, выходные сведения, а часто и собственный титульный лист», а также что «принципы оформления отдельных частей „Малой подорожной книжицы" различны и обнаруживают, что над ними работали разные типографы». Аргументы Е. Л. Немировского, однако, вовсе не бесспорны. Особый счет листов для каждой из частей издания, пусть нечасто, но встречается в кириллических книгах, особенно в первую пору книгопечатания. К примеру, в заблудовской Псалтири с Часословцем Ивана Федорова и Псалтирь и Часословец имеют каждый свою фолиацию, но о г этого они не становятся двумя отдельными изданиями, даже несмотря на то что и принципы оформления их различны при печатании Часословца гравированные украшения колонтитулов, употребляемые на протяжении всей Псалтири, использованы не были. Наличие нескольких выходных сведений и титульных листов в пределах одной книги также известно ранней поре книгопечатания, хотя в кириллических изданиях это явление нельзя признать частым или распространенным. В качестве примера можно привести изданный в 1641 г в типографии Бартоло Гиннами в Венеции сборник сочинений М. Дивковича, каждая часть которого имеет свой титульный лист с выходными сведениями, к тому же не всегда одинаковыми (в них указывается как 1641, так и 1640 г.). Однако и то, что Е. Л. Немировский называет выходными сведениями и титульными листами в Малой подорожной книжке, едва ли в полной мере следует рассматривать таким образом. «Выходные сведения», обнаруживаемые в конце каждой части скорининского издания, не имеют указаний на место (исключение Часослов и Месяцеслов с пасхалией) и время ее издания и в большей степени напоминают своего рода заключительную формулу, которая в значительно более позднее время сократилась до слова «конец», а ныне и вовсе исчезла из печатных книг. В отмечаемых Е. Л. Немировским «титульных листах» предпочтительнее было бы видеть авантитулы, предваряющие все 5 главных частей книги. Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец, Месяцеслов с пасхалией. На эту их функцию указывает уже отсутствие на них каких-либо сведений о времени и месте выхода книги, а также наличие формул, совсем не свойственных действительно титульным листам изданий. При этом функциональная одинаковость всех 5 авантитулов подчеркивается единством оформления, которое состоит в том, что текстовые формулы заключаются в гравированные рамки. Особые авантитулы предваряют каждую из пар, состоящую из акафиста и канона, связанных единством воспоминаемого и прославляемого события, что создает четкую внутреннюю структуру этой части Малой подорожной книжки, оформление которой показалось Е. Л. Немцовскому разнородным." Другими элементами, создающими эту необычайно стройную внутреннюю структуру Акафистов и канонов, стали местоположение колонцифры (в акафистах - в нижнем правом углу листа, в канонах - в верхнем правом углу) и употребление киновари (акафисты в отличие от канонов напечатаны только черной краской). Единство пар, состоящих из акафиста и канона, подкреплено также прямыми указаниями, встречающимися в начинательных и уже упоминавшихся заключительных формулах. Таким образом, к числу несомненных можно отнести только доказательства, свидетельствующие о Малой подорожной книжке как о едином издании, заключавшем в себе 6 частей: предисловную (оглавление и, возможно, общий титульный лист книги), Псалтирь, Часослов, Акафисты и каноны, Шестодневец и Месяцеслов с пасхалией, что отнюдь не исключает возможности его распространения в виде этих отдельных частей, хотя факты такого распространения следует рассматривать не с точки зрения печатания, а с точки зрения бытования книги. И сохранившиеся экземпляры дают нам примеры подобного бытования Псалтири (отдельно и в сочетании с Часословом), Часослова, Акафистов и канонов, Шестодневца. Можно обратиться к экземпляру ГИМ, Чертк. 480, который, правда, не заключает в себе одной из частей Шестодневца - покаянного канона, напечатанного вместе с каноном в субботу на утрене. Следует заметить, что понимание необходимости рассмотрения этого канона как части Шестодневца, очевидно, пришло к Франциску Скорине не сразу (оно отразилось уже в оглавлении и, видимо, в процессе печатания Шестодневца), поначалу же он был напечатан в составе Часослова. Возвращаясь к проблеме библиографического описания Малой подорожной книжки, следует заметить, что она, вне всякого сомнения, должна описываться как единое издание, содержащее, впрочем, не единую последовательность тетрадей, а шесть, по количеству главных разделов книги.